— Хватит! Хватит!
— Смотри! — закричал в ответ Пилия, указывая на стену, где дымились следы от пуль. — Дуплет дал, сволочь!
Хорошо, Мака успел толкнуть его руку, а то я бы уже на том свете был!
Майор ошеломленно посмотрел на следы от жаканов:
— Мерзавец! — И он с наслаждением съездил притихшему под стволом детине по физиономии. Тот сполз по стене и прикрыл лицо руками. — Ничего, мы их в КПЗ так отделаем, что мать родная не узнает! Ну и гнездо! Во дворе, в подвале — поле мака!.. Давайте сюда наручники. Второго волоките со двора. Сейчас я позвоню в Телави, пусть явится начальник милиции и полюбуется, какие кооперативы у него под боком открыты!.. Бандиты! Мак выращивать! В первый раз такое вижу! Ну, вы у меня попляшете! А ты, старая сволочь! — обернулся он к старику. — Наверно, каждый день тосты за Грузию поднимаешь за этим столом, а? — хлопнул он по полированной поверхности стола.
В это время вернулся Мака с наручниками. Он сковал руки детине и отправился во двор за вторым, вокруг которого растерянно стояли женщины и дети. Тот стонал, уткнув в землю бородатое лицо и обхватив руками раненую ногу. Мака велел женщинам тащить его в дом и вызвать «скорую».
— Эй, Михо, что у вас случилось? — кричали с улицы соседи. — Кто стрелял?
— Ничего. Праздник! Убирайтесь отсюда, не ваше дело! — крикнул старик в открытую дверь.
Майор сидел за столом и писал протокол. Пилия осматривал дырки от пуль и ежась, вспоминал, как пуля поворошила волосы на его голове.
Все молчали. Майор заполнил протокол обыска и обернулся к старику:
— Две тысячи, значит? Тебя и двести тысяч не спасут, дьявол!
Майор ликовал. Такое громкое дело могло очень способствовать карьере. Не только орден, но и повышение светило майору. Поэтому он решил раскрутить его на всю катушку, с фотографиями, газетами и телевидением.
Пока он писал, Пилия сходил в теплицу и вернулся с кучей черных бинтов, кисло-сладко пахнущих опиумом. Бросив их на стол, сказал:
— Помнишь, Бемал и Ашотик продавали бинты, метр за сто рублей? Очень на эти похожи! В кульке в углу лежали, под ведром. Там, наверное, полно еще разного всякого! Настоящее производство!
И он, вороша бинты, кратко объяснил несведущему Маке, что наркоманы додумались варить из маковых головок раствор-кокнар, окунать в него бинты, высушивать, перевозить их в сухом виде, куда надо, а потом опять варить в воде:
— И готово, пожальте ширяться! Чемодан бинтов под лимон тянуть может.
Вскоре примчался из Телави начальник милиции, еще более толстый, чем майор. Он квохтал и охал, когда Пилия показывал ему подвал с маком, повторяя, что дядя Михо — самый лучший колхозник, уважаемый человек, что во все это трудно поверить.
— Не мы же привезли все это с собой! — резонно заметил майор на его кудахтанье. — Тут целая банда. Надо задержать Гватуа, если такой вообще есть. Дом как следует обыскать, опечатать… До приезда экспертов ничего не трогать, никуда не ходить, никого не выпускать, привести понятых и журналистов.
Эксперты приехали очень быстро. Один, с перебитым носом, капитан, и второй, седой, гроза морфинистов, они быстро навели порядок — удалили посторонних, сделали тщательный обыск, простукали стены и пол. Пилия помогал им. Судебный фотограф щелкал все подряд.
Переходя из комнаты в комнату, Пилия постепенно пришел в свое обычное возбуждение. За столько лет работы он никак не мог привыкнуть к тому пьянящему ощущению, которое испытывал при обысках. Его волновали испуганные лица людей, их беспомощные взгляды. В эти секунды он ощущал необычный подъем: внутри все напрягалось, в приливах изощренной хитрости он шарил и лазил там, где никто бы не догадался искать. Ломал и вскрывал то, что другим и в голову бы не пришло даже осматривать. Так, один раз он нашел драгоценности в железной коробке, заделанной в бетонный брусок, который валялся во дворе на самом видном месте. Пилия не смог бы объяснить, что заставило его упорствовать, вызывать рабочих с отбойными молотками и разносить вдребезги несчастный брусок. И никто, конечно, не поверил ему потом, что никакой предварительной информации он не имел. Но это было так. Просто он до такой степени разъярился от тщетности поисков, что, помнится, готов был поднять крышу или нырнуть в колодец. Единственное, чем брусок привлек его внимание — это поведение хозяина. Тот как-то по-собачьи не отходил от бруска, часто косился на него и ставил ногу.
Приближался вечер. Отца и сыновей увезли в Тбилиси, в управление МВД. Майор был очень доволен операцией: шутил с Макой по поводу его слов насчет отсутствия работы; говорил, что у Пилии сегодня день крещения — пуля ведь погладила его и причесала; хвалил лысача Двали; вспоминал, что это именно он, майор, настоял на поездке…