— Музыка еще, помните? — подал голос Художник. — Джимми Хендрикс! Сантана! Лед Зеппелин! Пинк Флойд! О!.. Помню, как возьмем анаши — так сразу на хату к одной девчонке валим, у нее родители за границей работали… Хорошо… Время беззаботное. Не то, что эти, молодые, по митингам шныряют и политикой занимаются! — указал он украдкой и опаской на кухню, где Борзик шуршал чем-то по алюминию.
— Чего ты от них хочешь? Жалко мне их: кайфуют, а что такое настоящий кайф и не знают. Когда глаза открыли — заход уже полтинник стоил! — вставила Анка. — Раньше люди друг друга уважали, угощали, делились кайфом, приятное делали, а сейчас все по своим углам, как цепные псы. Только и думают, где бы что отломать.
— Ты, говорят, хорошенькая раньше была, а? — вдруг вспомнил Бати. — Это правда?
— А что, по мне не видно? Это сейчас я ведьма ведьмой, а раньше… — махнула Анка худой исколотой рукой.
Бати поежился, прикуривая украдкой вынутую из кармана фирменную сигарету (пачку он никогда на стол не выкладывал).
— Может, потрахаемся от нечего делать?
— Иди ты к черту! — вяло ответила Анка, бесцельно бросая зари.
— Нет, но все-таки, а? — Он вынул и показал ей деньги. — Вот сиреневая, это даже много для тебя!
— Сестре своей отдай, бляди сабурталинской! — огрызнулась Анка.
Бати засмеялся:
— Нужна ты мне, трипперная! А насчет сестры ты права — такая же шлюха, как и ты! И вообще все вы бляди…
Тут из кухни вылетел Борзик и с криком:
— Приехали! — бросился к двери.
Все вскочили. Нарды грохнулись на пол. Черный Гогия вздрогнул и что-то промычал. Послышались хлопки машинных дверей, в мастерскую вбежали Ладо и Гуга, мокрые от дождя.
— Ну? Что? Привезли? — горящими глазами уставились на них наркоманы, а Тугуши даже стал пританцовывать от нетерпения.
Приехавшие нехорошо молчали, отряхиваясь от воды.
— Ну?… Что?… Как?
— Плохо дело! — ответил Гуга. Переждав стоны, проклятия, ругань, вопль Тугуши: «Говорил: не трогайте тазики!..» — он торжественно вытащил из-за пояса большой газетный пакет. — Вот он, милый наш кокнар!
— Ах, сволочь, тут люди в ломке! Давай скорее! Ничего себе шуточки! — закричали все и потянулись к пакету.
Гуга положил пакет на стол и стал осторожно разворачивать его. Все, затаив дыхание, следили за его руками. Он открыл пакет. Тут Тугуши, желая лучше рассмотреть сухой молотый сизый мак, нечаянно наступил Анке на ногу. Анка дернулась, невольно оперлась о хлипкий стол, тот накренился, и пакет поехал вниз. Гуга попытался подхватить его, но только задел рукой, что ухудшило дело: кокнар веером рассыпался по полу.
Остолбенело замерев, все уставились на лилово-желто-сиренево-коричневый порошок, рассыпанный на грязном полу.
— Стоять! Не топтать! Соберем! — приказал Гуга, опустился на колени и стал осторожно сгребать кокнар на газету.
Одни помогали ему, другие принялись с ненавистью материть Тугуши и Анку.
— Пыли сколько, грязи! — ужаснулся Ладо, но его замечание все пропустили мимо ушей, следя за тем, как Гуга шпателем с засохшей краской сгребает кокнар.
— И не такое еще собирали, — заметил Бати.
— Все-таки в вену себе пускать будем, — отозвался Тугуши.
— Ты бы лучше помолчал — из-за тебя, козла, все случилось! — сузил глаза Бати.
— Хватит лаяться! Борзик, где ты? Где тазик? — оглянулся Гуга, не подпуская никого к пакету.
— Вот.
Гуга пересыпал в тазик кокнар, вынимая и выбрасывая наиболее крупные кусочки грязи, свалявшейся пыли и сухой краски. Потом он пошел на кухню. Все, кроме Черного Гогии, отправились за ним, как бараны за вожаком. Стали помогать: кто протягивал пузырь с аммиаком, кто гремел крышками кастрюль, кто лез к плите, кто пихал сито, предлагая просеять кокнар.
— Ну-ка, давайте отсюда! — сказал Гуга. — Опять перевернете! Пусть два человека варят, остальные только мешать будут. Будем варить я и Борзик.
С этими словами он окропил кокнар аммиаком, тщательно перемешал, а затем накрыл крышкой:
— Все. Пусть постоит минут десять. Идите отсюда!
Собравшиеся гурьбой вышли из кухни, потоптались по мастерской, но скоро опять потянулись на кухню, как опилки к магниту. В сутолоке кто-то задел тазик ногой, и с него слетела крышка.