— Ладно. Если меня не будет — матери оставь. Она на мой стол положит.
— А как последний отрывок?
— Хорошо. Так, мелочи какие-то по стилистике, чуть- чуть орфографии, — Ладо начал вспоминать, но Зура оборвал его:
— Потом, когда зайду, поговорим. А сейчас все, расход!
Гости пошли к машине, а Зура, отперев сарай, стал затаскивать в него аппарат. Другой парень стоял в задумчивости и не помогал.
— Странные типы, — тихо пробормотал Гуга. — Откуда ты его знаешь?
— В одном классе учились. Он всегда был замкнутый. Теперь вот писать начал.
— А что пишет? Бред, наверно? Читать хоть можно?
— Вполне. Дам, если хочешь. Пересказывать лень, да и трудно. Бесы, идолы, древняя Грузия…
— Вот съездим в Кабарду, возьмем мацанку и перезимуем — с книжками, музыкой, бабами! — мечтательно сказал Гуга. — Проколы заживут… С лекарства слезем, в себя придем… А то я так плотно сижу, что ничего уже не чувствую, только ломку снимаю. Зачем тогда вообще колоться, не лучше ли трезво сидеть?
— Знаем эту песню, — вздохнул Ладо. — Трезвым ты не можешь быть — вот в чем проблема.
— Нет, гашиш поможет слезть.
— Дай-то Бог. Но верится с трудом. Придет Чарлик, придет Пирожок, принесут опиум, предложат кокнар, покажут кодеин — и все по новой… — печально усмехнулся Ладо.
Гуга не ответил, сгорбился и начал открывать машину. Он знал, что Ладо прав. И Ладо знал, что он знает. И все всё знали, но устоять были не в силах. Горошина амигдалы намного сильнее двухкилограммового серого вещества…
13
После кидняка, который устроил им Анзор, Кока предпочитал на улицу не показываться, потому что был в глупом положении: ему всунули наживку-пустышку, а он ее легко проглотил. За это стоило бы Анзора избить или поранить, но на такие подвиги у Коки не хватало ни сил, ни желания. Да и сидеть в ортачальской тюрьме ему совсем не светило. На Тугуши и Художника надежды крайне мало. А подключать кого-нибудь из районных громил тоже не с руки. Тем более что все довольны кодеином, который брал Анзор, и вряд ли захотят портить с ним отношения из-за Коки. Он ведь сегодня здесь, а завтра — там, в парижах. А Анзор всегда тут! Конечно, если б случилось что-нибудь серьезное, Кока мог бы рассчитывать на поддержку районных ребят, но тут такой глупый пустяк… Из-за него даже как-то стыдно к ним обращаться. Кидняки и обломы были нередки в жизни Коки, поэтому он решил спустить это дело на тормозах, а себе сказал: «Хватит! Пора в Париж, подальше от варварства и дикости!»
Так он скучал около телевизора, пока сосед Нукри, любитель порножурналов, неожиданно не подкинул кусочек зеленой азиатской дури, пообещав узнать, где и за сколько ее можно достать.
Курить одному быстро надоело, и Кока позвал Художника — тот всегда на месте, никогда ничем не занят. Папирос не было. Они неумело соорудили пару мастырок из сигаретных гильз. Покурив одну, начали смотреть какое-то видео, но дурь оказалась такой сильной, что усидеть на месте было невозможно.
Они разошлись по квартире, навестили бабушку, читавшую в галерее Флобера, стали ей морочить голову всякими глупостями вроде того, что на планете Титан идут титановые дожди, жители все поголовно носят имя Тит, сидят в норах из титаниума и сосут титьки, а главный титан их тиранит. Или что Святослав Рерих имел в Ассаме гарем из панд, от которых родились бурые дети-йети. Или что в Африке наблюдается частичное превращение ленивых негров снова в обезьян. Если труд сделал из обезьяны человека, то лень и безделье делает из человека опять обезьяну. Логично?
Бабушка ужасалась и не верила, а они выдавали новые подробности:
— Некоторые негры уже из хижин обратно на пальмы перебрались!
— Да, да, правда! Затоптали костры! Едят только сырое!
— Тела заволосели, а вместо зубов — клыки! Побросали орудия труда!
— На лианах качаются!
Потом они ушли подкрепиться второй мастыркой, но бабушка, возбужденная их болтовней, а может быть, учуяв подозрительный дым, стала под разными предлогами стучаться к ним в комнату до тех пор, пока Кока силой не выпроводил ее, заперев дверь на ключ.
— Кто тебе дал право так обращаться с женщинами? — трагично вопрошала она из-за двери, на что Кока отвечал:
— А кто учил женщину входить без стука?
— Ты ведешь себя невежливо! — пытались воспитывать из-за двери.
— А мозги вынимать — вежливо? — огрызался Кока.
— Оставь, она хорошая! — миролюбиво останавливал его Художник, но Кока и сам уже замолчал, сказав напоследок, что бабушку надо держать в строгости, а то на голову сядет: