Ломов выспался уже к вечеру и почти до утра лежа пересматривал свежие боевики. Как профессионалу, ему хорошо были видны все нелепости, допущенные режиссером или сценаристом. Иногда смешные, а порой и совсем глупые, они не раздражали его. Глядя на то, как бравые ребята метелят друг друга, как, словно начиненные атомными бомбами, взрываются автомобили, а главные герои играючи расправляются с десятками противников, Ломов представлял себя на их месте. Иногда ему даже хотелось записать эти фантазии на бумаге, сочинить правдивый роман о своей работе, но такие попытки всегда заканчивались ничем. Он доставал тетрадь, клал рядом шариковую ручку и застревал уже на названии.
За ночь Ломов выпил всего три бутылки пива, и когда за окном забрезжил рассвет, снова попытался уснуть. Он долго ворочался в постели, затем включил музыку и пролежал так не менее двух часов. Ломов уже начал задремывать, и даже увидел коротенький сон, как он мчится по небу на огненной колеснице, но тут на столе зазвонил стационарный телефон, и он вскочил с дивана.
- Доброе утро, Женя, - услышал он голос Федора Ивановича. - Не разбудил?
- Нет, - соврал Ломов и посмотрел на часы - они показывали без четверти восемь. - Я вчера днем выспался.
- Ну, если ты выспался и хорошенько подумал, тогда завтракай, бери ребят и поезжайте на дачу, - распорядился Федор Иванович. - Кстати, я тебе из автомата звоню.
- Я это понял, Федор Иванович, - ответил Ломов.
- Ты очень понятливый парень, Женя, - одобрил он. - Я очень рад, что мы с тобой познакомились. Ну, это все глупая лирика. Похвала - пустое, тебе же деньги нужны. Приедете на дачу, сразу позвони мне. Кстати, ключи у тебя?
- Да, Федор Иванович, - ответил Ломов и машинально похлопал себя по голым ногам.
- Своим помощникам скажи, что я скоро подъеду, и расчет они получат там. Мало будет этого, что-нибудь сочини. Ты же умеешь сочинять, а, Женя? тихо засмеялся Федор Иванович, и от этого журчащего смеха у Ломова по спине побежали мурашки. - Это если они начнут допытываться: зачем туда ехать?
- Сделаю, Федор Иванович, - сказал Ломов. - Я все понял.
- За эту работу получишь отдельно. - Он выдержал небольшую паузу, а затем ласково спросил: - А ты уверен, что правильно меня понял?
- Уверен, Федор Иванович, - ответил Ломов и, подумав, добавил: - Я обязательно куплю три кассеты.
- Только постарайся сделать это внизу. Потом поймешь, почему, - уже по-деловому сказал Федор Иванович. - Ну давай, действуй, Женя. Как закончишь, позвони. Я скажу, что делать дальше.
О том, каким будет финал этой операции, Ломов начал догадываться ещё вчера, после вопроса, не подружился ли он с Синеевым и Мокроусовым. Ему нисколько не жаль было этих двух бестолковых неудачников, каковыми он их считал. Они ему не нравились, не входили в круг его знакомых, не казались сколь-нибудь интересными и сами согласились на эту опасную работу, в которой изначально был заложен пусть маленький, но риск не вернуться домой. Кроме того, Ломов с пониманием относился к известному постулату: коль ты взял в руки оружие, будь готов к тому, что когда-нибудь его применят против тебя.
Ломов по-очереди заехал за Синеевым и Мокроусовым и по дороге на дачу объяснил, зачем они туда едут.
- Ну вот, Саня, ты опять старший, - сосредоточенно глядя на дорогу, проговорил он. - Тебе и отчитываться. Потом торжественное вручение гонораров, маленький банкет и по домам.
- Нашли где банкет устраивать, - недовольно пробурчал Синеев.
- А что, нормально, хорошая дача, - потягиваясь, сказал Мокроусов. Костерок разведем, шашлычку пожарим. Там какая-то лужа есть. Черт, удочку не взял. Скоро лето кончится, а я так ни разу на рыбалку и не съездил.
- А последнего, этого, Калистратова, что, не будем брать? поинтересовался Синеев.
- Его давно взяли, - ответил Ломов.
- Вообще, я на них удивляюсь, - радуясь окончанию работы и близкому гонорару, воскликнул Мокроусов. - За неделю с такими бабками можно было успеть на карачках уползти. Я бы уж давно в белых портках по Америке разгуливал. Молодежь безголовая пошла. Чему их только в школе учат? пошутил он и сам же расхохотался.
Ломова покоробило от этих слов, но он промолчал. Его же мысль, озвученная Мокроусовым, выглядела тошнотворно, и он подумал: "Никуда бы ты не убежал, козел. От судьбы и своей глупости не убежишь. А на тебе давно уже крест нарисован".
- Слушай, Лом, мне речей не говорить, останови у ларька, я пивка с собой возьму, - попросил Мокроусов. - Там-то, небось, одна водка будет, да виски. Ненавижу эту самогонку. Один раз целую неделю после неё отходил.