Двери лифта разъехались, и я вошла в тихое фойе. Сделав несколько шагов, я услышала слабый шум пылесоса.
– Линкольн? – позвала я его, войдя в соседнюю комнату, всем сердцем надеясь, что он возникнет из-за угла с великолепной улыбкой, которой я стала одержима.
Но Линкольна нигде не было.
Звук пылесоса стих, и дальше по коридору открылась дверь, ведущая в кинозал. Оттуда, шаркая, вышла миссис Бентли, домработница Линкольна и, уверена, лучшая повариха в мире. Обычно идеально собранная, в наглаженном платье в качестве формы, она убирала каштановые волосы с проседью в аккуратный пучок. Она была невысокой полной англичанкой с флером матери – безупречной. Но сейчас миссис Бентли выглядела так, словно знавала лучшие времена. Лицо покраснело и покрылось пятнами, добрые карие глаза опухли и налились кровью. Она заботилась о Линкольне всю его жизнь, но в данный момент выглядела так, будто ей самой не хватало заботы.
Мое сердце ушло в пятки.
– Все в порядке? – осторожно спросила я. – Вы знаете, где Линкольн?
Нижняя губа миссис Бентли задрожала, когда она попыталась заговорить.
– О, мисс Монро, боюсь, у меня плохие новости. Мистера Линкольна здесь нет.
– Где он? – спросила я, не скрывая отчаяния.
Ее глаза наполнились слезами:
– Он на кладбище, дорогая. Сегодня годовщина смерти Тайлера.
– Тайлера?
Она разразилась рыданиями.
– Его брата, дорогая.
Мое сердце разбилось. Я знала, что у Линкольна был брат и что тот умер. Но Линкольн не сообщал мне никаких подробностей и тем более не говорил, что сегодня годовщина его смерти. Это еще раз напомнило мне, как свежи наши отношения. Мы двигались со скоростью миллион миль в час, но по-прежнему почти ничего друг о друге не знали.
Поправка: это я о нем почти ничего не знала. Линкольн же словно знал обо мне все.
– С ним все в порядке? Чем я могу помочь? – спросила я почти шепотом.
Миссис Бентли покачала головой, по ее щекам текли слезы.
– Я не знаю. Он… он выглядел хуже, чем обычно, дорогая. Я не знаю, что делать.
Мое сердце разрывалось от боли, и мне отчаянно хотелось добраться до него.
– На каком он кладбище? – уверенно спросила я, несмотря на ком в горле.
Она на мгновение заколебалась и внимательно ко мне присмотрелась, но, вероятно, увидев, насколько мне важно это знать, сдалась.
– Кладбище Святой Марии, дорогая. Но, пожалуйста, будь осторожна.
Я кивнула, полная решимости сделать все возможное, чтобы поддержать Линкольна. Как он всегда поддерживал меня.
От поездки на кладбище волосы встали дыбом. Я не очень хорошо водила, а когда меня посадили в один из роскошных внедорожников Линкольна, все стало только хуже. Я могла бы попросить Натаниэля вернуться и отвезти меня, но я не знала, что найду, добравшись до кладбища. Мне хотелось защитить Линкольна от нежелательного внимания.
Я подъехала к воротам кладбища Святой Марии. По телу пробежал холодок, покалывавший кожу. Небо затянули облака, отчего вокруг царил мрак и возникало зловещее ощущение надвигающейся бури. Кладбище Святой Марии окружала ржавая железная ограда высотой почти в мой рост, и когда я толкнула ворота, они пугающе заскрипели. Во всех направлениях тянулись ряды надгробий, и мне казалось, что я иду по лабиринту скорби и траура. В воздухе стоял запах свежескошенной травы, а в отдалении слышался звон церковных колоколов. Темное, серое небо давило. Словно оно тоже скорбело, оплакивая всех ушедших, погребенных под землей.
Я шла по тропинке, петлявшей между могилами, пока наконец не увидела его.
Линкольн лежал перед надгробием, а неподалеку валялась бутылка водки. Когда я увидела его, поглощенного болью и горем, у меня защемило сердце.
– Линкольн, – прошептала я, опускаясь рядом с ним на колени. На глаза навернулись слезы.
Он пошевелился, бормоча что-то неразборчивое. Я осторожно потрясла его, пытаясь привести в сознание.
– Линкольн, очнись, – просила я, голос дрожал от волнения.
Наконец он открыл глаза, его взгляд был расфокусированным и затуманенным.