— О чем ты думаешь? — пробормотала она, протягивая руку, чтобы погладить меня по лицу.
Что я схожу по тебе с ума. Как одержимый.
— Что никогда не отпущу тебя, — ответил я с мягкой, довольной улыбкой. Потому что это было правдой.
— Мне бы этого хотелось, — ответила она.
И я счел это клятвой.
* * *
Блейк
Он занимался со мной любовью всю ночь.
Этого нельзя было отрицать. Тело шептало об этом каждый раз, когда он входил в меня.
Мы оба были ненасытны, не могли остановиться часами. Я была зависима от него.
Мягкие, теплые лучи утреннего солнца омывали нас, когда мы лежали, переплетясь, в шезлонге на заднем дворике Ари много, много позже, наблюдая, как небо постепенно светлеет с приближающимся восходом солнца. У меня болело... везде. Утреннее солнце было нежным поцелуем на коже, и я никогда раньше не ощущала такого... покоя.
— Так, как ты вообще попал в хоккей? — пробормотала я, обводя контур татуировки в виде птичьей клетки у него на груди. Я хотела знать все.
Просто не хотела, чтобы он знал все обо мне.
Его сердцебиение было успокаивающим, ровным ритмом под моей головой.
— Ммм, я вроде как пришел в него, на самом деле, очень поздно.
Я слегка пошевелилась, удивленная.
— Действительно? Я представляла, как ты катаешься на коньках в подгузниках.
Ари тихо усмехнулся, пальцы лениво выводили узоры на моей коже.
— Не совсем. Я увлекся этим только перед своим 13-летием. Был немного сердитым ребенком и прогуливал школу, чтобы потусоваться в торговом центре. Внутри был ледовый каток, и я украл пару коньков и пробирался туда каждый день, и просто катался... часами.
Его пальцы скользнули под одеяло, обернутое вокруг меня, и обхватили сосок. Я прижалась к его груди. Я бы дала Ари все, чего тот захочет, если бы он попросил.
— Местный католический приход организовал соревнования по свободному катанию, — продолжил он, и в голосе зазвучали задумчивые нотки. — В зимние месяцы они устраивали импровизированный каток на парковке. Он был открыт для всех, независимо от уровня мастерства.
Я уставилась на него снизу вверх, в миллионный раз поражаясь красоте.
— Один из священников, — продолжил он, — отец Дональдсон, начал узнавать меня. Во время катаний была установлена хоккейная сетка и кое-какое старое снаряжение. Я находился там от начала до конца, забивал шайбы в сетку, играл с любым, кого мог достать. Отец Дональдсон, должно быть, что-то разглядел во мне. Потому что однажды спросил, играл ли я когда-нибудь раньше.
— Что ты ему сказал? — спросила я, улыбаясь озорному блеску в его глазах.
Ари ухмыльнулся, наблюдая за мной, запечатлев на губах нежный поцелуй, от которого сердце запело.
— Возможно, я солгал во спасение и сказал, что, по сути, профи.
Я хихикнула, и его ухмылка стала шире.
— Он записал меня в местную лигу. И черт. Изменил мою жизнь, Блейк. Я вложил в игру все. Абсолютно все, — Ари замолчал, глаза были невидящими, когда он на мгновение перенесся в прошлое. — Тренер из Далтонской подготовительной школы наблюдал за мной во время одной из игр. Дал стипендию для обучения в школе. Я встретил Линкольна и... остальное уже другая история.
— Родители, должно быть, так гордились тобой, — пробормотала я, пытаясь представить, что подумали бы родители, если бы я была хороша в чем-либо.
Внезапно я поняла, что Ари ничего не сказал. Подняла на него глаза, а тот смотрел на восход солнца, нахмурив брови, обычный огонек в глазах потускнел и... был напряжен. В хватке на моем бедре чувствовалась нотка отчаяния.
— У меня не было родителей, солнышко, — наконец пробормотал он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня зелеными глазами. — Меня отдали в детский дом, когда был маленьким.
Я уставилась на него, разинув рот, мысли метались в голове. Но... нет. Такого не бывает. Не в реальной жизни.
— В групповой приют? — прошептала я.
— Да, — мягко сказал он, глаза подталкивали меня к…
Ночь раскинула над головой свое чернильное полотно, украшенное мерцающими звездами, и я снова была на заднем дворе детского дома, слезы бесконечно катились по щекам. Я была убеждена, что никогда больше не буду счастлива. Скучала по ним, по родителям. Так сильно. Каждый день это находилось со мной, и казалось, что никогда и ничего не будет в порядке.
Я лежала, глядя на далекие звезды, словно в них были ответы на вопросы, которые я не знала, как задать. Мир казался слишком большим.
И затем, словно нежный шепот в ночи, Ари оказался рядом точно так же, как был каждый день с тех пор, как я приехала сюда. Его рука нашла мою, пальцы переплелись, и мы лежали там вместе под вплетенным в небо звездным пологом.
— Ари, — заговорила я голосом, едва ли превышающим шепот. — Думаешь, я буду грустить вечно?
Мгновение он молчал, словно созерцая необъятность вселенной над нами. Я смотрела, как звезды мерцают в его глазах, и в этот момент поняла, что он несет свое собственное бремя, свою долю печалей. Тем не менее, он всегда был моим убежищем, тем, кто понимал без слов.
— Я сделаю тебя счастливой, — наконец сказал он, голос был нежным и решительным. — Это может занять некоторое время, но однажды я сделаю тебя счастливой на всю оставшуюся жизнь.
Однажды.
Это слово повисло в воздухе, хрупкое обещание в темноте. Я не могла не почувствовать проблеск надежды, проблеск света в тени печали. Но «навсегда» звучало как такой пугающий промежуток времени, вечность, которую я не могла полностью осознать в десять лет.
Я посмотрела на Ари, его лицо освещалось мягким серебристым сиянием луны, и почувствовала связь между нами, которая была сильнее, чем любая из потерь, которые я пережила. Он был моим постоянным спутником, защитником, тем, кто всегда был рядом, чтобы вытереть слезы и прогнать ночные кошмары.
Когда мы лежали там, взявшись за руки, глядя на звезды, которые были свидетелями детских горестей, я цеплялась за обещание Ари, как за спасательный круг. Не знала, что ожидает в будущем, но, когда он находился рядом, я почувствовала проблеск счастья, которое тот поклялся привнести в мою жизнь. И хотя вечность казалась действительно долгим сроком, я поверила ему.