Мы смешались с толпой, или, лучше сказать, Кларк смешался. Я стояла. Вроде как соучастник. Рука Кларка все это время слегка покоилась на моей спине, разговоры были скучной чередой гладких, фальшивых слов. Он являлся хозяином этого мира, а я… нет.
Я поморщилась, услышав знакомый звонкий смех.
Мора.
Я не называла их мамой и папой за закрытыми дверями. Только на людях.
В ее смехе была какая-то смесь утонченности и превосходства, и это всегда заставляло внутренне съеживаться. Сделав глубокий вдох, я ждала, когда она приблизится, страх стекал по спине как капля пота.
И вот они появились. Томас и Мора Шепфилды.
Внешность Моры была такой же безупречной, как и всегда, воплощение утонченной красоты, которая притягивала взгляды как песня сирены. Просто взглянув на женщину, можно было подумать, что ей где-то между двадцатью и сорока, ни единой морщинки не омрачало лицо. Светлые волосы были собраны в идеальную прическу, каждая прядь аккуратно уложена. Черное платье — воплощение моды, облегающее фигуру во всех нужных местах.
Я действительно была чем-то похожа на нее. Однажды вечером подслушала, как Шепфилды обсуждали это, что и стало одной из причин, по которой они выбрали меня, а не ребенка помладше. Потому что любой, встретившийся с Шепфилдами, решит, что я действительно их.
Я — счастливица.
Томас, стоявший рядом с Морой, был воплощением классического шарма. Сшитый на заказ смокинг излучал непринужденность, а волосы с серебристыми прядями придавали нотку утонченной элегантности. В его глазах была теплота, которая резко контрастировала с поведением Моры, теплота, которая, как я знала, однако, не проникала глубоко под кожу.
Когда они приблизились ко мне и Кларку, глаза Моры просканировали мое тело изучающим взглядом, от которого страх, сжимающий внутренности, только усилился. С расчетливой улыбкой она сказала:
— Блейк… Вижу, ты не воспользовалась визажистом и стилистом, которых я посоветовала.
Слова были пронизаны едва уловимым ядом. И комментарий, который прозвучал бы довольно безобидно для любого, подслушивающего рядом, ударил меня как кирпичом по лицу, боль резко контрастировала с фасадом улыбок и смеха вокруг.
— Я тоже рада тебя видеть, мама, — холодно ответила я, когда Кларк успокаивающе провел пальцами по моей спине.
Мора с Томасом ворковали над Кларком, и он отпустил в ответ парочку столь же идиотских шуток. Обычно я могла заставить себя слушать их столько, сколько нужно, но сегодня звук их голосов был подобен муравьям, впивающимся в кожу.
— Сейчас вернусь, — пробормотала я, отстраняясь от руки Кларка с натянутой улыбкой, игнорируя шок и смятение на лице Моры из-за грубости.
Я повернулась, чтобы направиться в ванную, нуждаясь в минуте, всего минуте, чтобы собраться с мыслями и залатать трещины, которые угрожали расшириться. Ощущала пронзающие взгляды, проникающие под кожу, и это постоянно присутствующее чувство росло. Чувство, говорящее, что я никогда не буду достаточно хорошей.
Ни для кого.
Ванная была почему-то, слава богу, пуста, когда я вошла, и, встав перед зеркалом, сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки. Пытаясь удержать эмоции, бушующие внутри, крепко запертые в груди.
Я уставилась на свое отражение в позолоченном зеркале, взгляд был полон отвращения. Я была моделью. Мир называл меня красивой.
И ненавидела в себе все.
Светлые волны обрамляли лицо, каскад волос, которым другие могли бы восхищаться, но я видела только несовершенства — пряди, которые, казалось, никогда не ложились как надо, вечный беспорядок, который противоречил тому, чего все от меня хотели. Темно-синие глаза смотрели в ответ, оттенок был экзотической аномалией, почти фиолетовым, но все, о чем я могла думать, были темные круги, которые портили кожу под ними, напоминая о бессонных ночах и тревожных днях.
И еще были губы, слишком большие, привлекающие внимание, которого не желала. Я презирала то, как они выглядели, когда улыбалась, словно требовали внимания, выдавая дискомфорт из-за маски, которую носила. Отражение, казалось, насмехалось надо мной, каждая деталь была посягательством на уверенность, которую я изо всех сил пыталась сохранить.
Глядя на свое тело, я видела выпуклости и углы, только усиливающие недостатки. Вырез, который должен был излучать очарование, только заставлял чувствовать себя незащищенной, обнаженная кожа свидетельствовала о моей уязвимости.
Я ущипнула ткань на талии, критические мысли в голове образовали симфонию неуверенности в себе. Все казалось неправильным — волосы, глаза, губы, тело — каждый аспект внешности был объектом безжалостного изучения. Как бы я ни старалась, не могла заглушить хор негатива, который эхом отдавался внутри.
Затем дверь ванной распахнулась, и Мишель, «лучшая»... подруга, неторопливо вошла с видом полной уверенности, которой мне так не хватало. Ее темно-каштановые волосы ниспадали гладкими волнами на плечи, в карих глазах, похожих на глаза лани, светилось озорство, а губы были накрашены ярко-красной помадой.
Облегающее черное платье идеально подчеркивало изгибы, смелый разрез открывал ровно столько, чтобы произвести впечатление. Она двигалась с грацией, которая была одновременно пленительной и загадочной, воплощением уверенности в себе, привлекающей людей.
— Блейк, — поприветствовала Мишель, в голосе слышалась смесь теплоты и сарказма, на которую была способна только она.
Я оторвалась от зеркала, встретившись с ней взглядом с опаской.
— Привет, Мишель.
Она прислонилась к стойке, глаза изучали меня с намеком на веселье.
— О, вау, Блейк. Ты выглядишь... по-другому.
Я вздохнула от этого комментария, являющегося нормой вещей с ее стороны, пытаясь игнорировать то, что слова были прямым ударом по моему и без того хрупкому состоянию.
— Это... приятно слышать, — сказала я саркастически. С Мишель нельзя проявлять слабость. Она была похожа на акулу, постоянно охотящуюся за кровью.