Навсегда.
И я никогда не перестану быть одинокой. Никогда не перестану стремиться к чему-то большему.
Пальцы сжались при виде кольца. Я знала, что холодный металл этого кольца будет ощущаться как якорь, затягивающий в море отчаяния.
— Мне жаль, — слова сорвались с губ шепотом, в голосе слышалась печаль.
Потому что он действительно был хорошим человеком. А я — дурой, которая не смогла принять то, что он предлагал.
— Что? — выражение лица Кларка поменялось с уверенного ожидания... на шок.
Я не знала, что скажу «нет» до этого момента. На самом деле, никогда бы не догадалась. Но взяла себя в руки, встретив его взгляд со смесью решимости и боли.
— Я не могу выйти за тебя замуж.
Слова повисли в воздухе, заявление, разрушившее чары, окутавшие комнату. Вокруг нас раздались вздохи и шепот, шок от отказа отозвался эхом как удар грома.
Не говоря больше ни слова, я оттолкнулась от стола, торопливыми шагами покидая комнату. Стук каблуков по мраморному полу был ритмом моего бегства, отчаянного рывка к свободе, которая ждала за пределами роскошных стен. Великолепие торжественного приема превратилось в размытое пятно, когда я вырвалась через дверь наружу, прохладный ночной воздух был приятным контрастом с охватившим меня удушьем.
С каждым шагом тяжесть решения становилась все легче, шепот торжественного приема затихал вдали, когда я приняла возможность другого будущего, такого, в котором счастье…
Стало возможным.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ари
Кали-блять-форния.
Я поморщился от солнечного света и вздохнул в миллионный раз с тех пор, как самолет приземлился.
Я стоял на парковке арены, просто глядя на здание.
Тренировка начиналась через тридцать минут. И у меня была куча всякой ерунды, которую необходимо сделать, прежде чем выйду на лед.
Вместо этого я решил еще немного повременить и позвонить старому доброму приятелю Линкольну.
— Как дела на земле молока и меда? — протянул Линкольн, как только взял трубку.
— Фу, слишком самодовольный и удовлетворенный голос. У тебя только что был секс.
— Ага, — сказал он со всей радостью мудака, которого регулярно трахает вторая половинка.
— Передай привет моей лучшей подружке, — фыркнул я.
Он усмехнулся.
— Она не твоя лучшая подружка, — немедленно парировал он. — У Монро есть только один лучший друг, и это я.
Я хихикнул, потому что у него была одна и та же реакция каждый раз, когда мы заводили этот разговор, что заставляло чувствовать себя лучше.
— Ты стоишь на парковке, не так ли? — сказал он.
— Ага.
— Просто предвкушаешь встречу с Сото.
— Ага.
На мгновение воцарилась тишина.
— Этот сезон обещает быть странным.
Я сглотнул, потому что сейчас было не время предаваться эмоциям по поводу того факта, что я отказался от жизни мечты, чтобы провести год в Калифорнии.
И заполучить девушку мечты.
Ладно, это того стоило.
— Я собираюсь пойти разозлить Сото, — сказал я вместо ответа, потому что нужно было придерживаться мантры о том, что большие девочки не плачут и все такое.
— Срази их наповал.
— Один год, — сказал я.
— Один год, — ответил он.
И тут телефон отключился.
Теперь, когда я выслушал эту мечтательную мотивационную речь, пришло время приступать.
Я направился к гигантскому сооружению, потому что Лос-Анджелесу, очевидно, необходимо перегнуть палку.…
Архитектура была изящной и прагматичной, высокие колонны обрамляли вход, отражая солнечный свет и пульсирующую энергию вокруг. Огромные окна, украшенные эмблемой команды, позволили мельком взглянуть на то, что было внутри — море синих сидений, нетронутый лед, ожидающий коньков, и предвкушение, которое могла вызвать только ревущая толпа.
В этот момент я почти мог слышать отдаленные одобрительные возгласы, звук лезвий, рассекающих лед, и удовлетворительный стук шайбы, попадающей в цель.
Я глубоко вздохнул, соленый воздух смешался с отдаленным гулом города.
И впервые… пальцы покалывало от предвкушения.
Погнали.
* * *
Я неторопливо вошел в раздевалку «Кобр», цвета поразили глаза как модная катастрофа в цирке. Серьезно, кто решил, что фиолетовый и желтый — это самое мощное сочетание? Внутренний критик моды объявил забастовку прямо здесь и сейчас.
Но, вынужден неохотно признать, это место не было помойкой. Шкафчики сияли так, словно их снимали для рекламы зубной пасты, а снаряжение разложено так аккуратно, что у одного из сотрудников, вероятно, был сильный приступ ОКР.
Пока какой-то восторженный голос из фронт-офиса бубнил об истории команды, мой разум решил, что это отличное время для мини-отпуска. Ноги, однако, выполняли собственную миссию, ведя меня по дорожке, уставленной шкафчиками, словно те знали что-то, чего не знал я. Может быть, думали, что в конце линейки трикотажных изделий спрятан сундук с закусками.
Я уловил обрывки речи представителя о динамике команды и предстоящем сезоне. Да, да, синергия, химия, бла-бла-бла. Мозг обдумывал более важные вопросы, например, как я вообще оказался в этой гребаной раздевалке. Но я уже находился там, окруженный запахом потных яиц и лизола.
И там, черт возьми, стоял он.
Когда я завернул за угол, к одному из шкафчиков прислонился Джон Сото, мой экстраординарный соперник, или, как нравилось его называть, ребенок с плаката «плохая краска для волос», похожий на родинку на чьей-то левой ягодице.
Не на моей левой ягодице, очевидно. Там было только совершенство.
Но на чьей-то…
— Вам что-нибудь нужно перед тренировкой, мистер Ланкастер? — офисный миньон закончил речь, с надеждой уставившись на меня, словно собираясь получить чаевые после одного из самых скучных событий в моей взрослой жизни.
Может быть, он согласится на жвачку. В конце концов, это сработало с Кевином МакКалистером.
— Мило с твоей стороны почтить нас своим присутствием, Ланкастер, — протянул Сото, отвлекая внимание от чаевых жевательной резинкой на свое уродливое лицо.
Обмен только что произошел, так что я пропустил большую часть предсезонной тренировки.
Но к черту жизнь.
Надеюсь, Лайла знала, как готовить печенье, потому что я заслужил бы несколько порций после самопожертвования в этом году.
Блейк, а не Лайла — нужно было запомнить, что теперь ее зовут именно так.
Сото хихикнул, временно отвлекая от мыслей о второй половинке. Я вздрогнул от притворного отвращения, уставившись на него. Рыжеватые волосы, которые, вероятно, можно было увидеть из космоса, нос, казалось, созданный Пикассо во время абстрактной фазы, и глаза, которые были более водянисто-зелеными, чем детский бассейн в летнем лагере — Сото являлся ходячим шедевром генетических неудач.