— Это не то, что ты думаешь, Джон. Ничего не было, — голос матери дрогнул.
Почему я подумала об этом именно сейчас? Произошло ли это потому, что родители тоже когда-то были воплощением идеальной любви? Пока не перестали им быть.
Предательство матери разрушило эту иллюзию и оставило шрамы, которые все еще пульсировали болью. Теперь я не могла не задаться вопросом, повторяется ли история.
Коварство — ужасная вещь.
Ари шагнул ко мне, протягивая руку.
— Блейк, — сказал он гораздо более спокойным голосом. — Я понимаю, что ты расстроена. Даже понимаю то, что ты не понимаешь. Но лучше уже сейчас понять, что... Ты. Моя. Если хоть немного заботишься о Кларке, ты дашь ему это понять.
Я уставилась на него, слеза скатилась по щеке. Он наблюдал, как та падает, с выражением полного разорения на лице.
Не было такой части меня, которая скучала бы по Кларку. Точно так же, как не было части, которая сожалела бы о выборе Ари. Но я этого не сказала. Не могла.
Я не могла сказать, что его любовь изменила меня. Что знала, если порву с Ари, что, если у меня не будет его, я никогда не захочу никого другого.
Ари не нужно было беспокоиться о Кларке. Потому что его единственной целью сейчас было служить навязчивым напоминанием о том, что Ари манипулировал мной. Дергал за ниточки и действовал за моей спиной.
Это Ари или никто.
Всегда.
— Я люблю тебя, Ари, но ты не можешь манипулировать людьми, которых любишь. Не можешь их обманывать. Это неправильно.
— Я извинюсь миллион раз, солнышко, — прошептала Ари прерывающимся голосом.
Я плюхнулась обратно на диван в полном поражении.
— Проблема в том, что ты не осознаешь свою ошибку.
Он не стал этого отрицать.
* * *
Я уставилась на кольцо, спрятанное на дне ящика комода. Его красота не вязалась с носками, под которыми пряталось.
Я сказала Ари, что выбросила его. Что не хочу иметь с ним ничего общего.
И тогда почувствовала себя полной стервой, потому что, клянусь, он чуть не заплакал.
Это кольцо было самой красивой вещью, которую я когда-либо видела. Единственным недостатком... было то, что теперь оно принадлежало мне... без какого-либо на то согласия. Мне бы понравилось кольцо... если бы Ари сделал все правильно. Если бы опустился на одно колено и сделал предложение, когда я была достаточно вменяема, чтобы согласиться. Теперь я чувствовала, что оно запятнано. И ненавидела это.
Но оно действительно было прекрасно. И я не могла отрицать тот факт, что мне это нравилось, ведь Ари сильно хотел меня. Что было ясно из того, как далеко он зашел. Я медленно начала надевать его на палец... как раз в тот момент, когда Ари вошел в комнату — взгляд сразу же остановился на моей руке, украшенной бриллиантом.
— Думаю, мы оба лжецы, не так ли, солнышко? — пробормотал он, продолжая смотреть.
Слова резанули по коже, и я вздрогнула.
Потому что Ари был прав.
Выражение его лица было совершенно пустым, так что я вообще не могла прочитать, о чем тот думает. Это так отличалось от того, как все было раньше, когда я могла прочитать каждую эмоцию, появлявшуюся на прекрасном лице.
Но хуже всего... было то, что его глаза казались мертвыми. Никаких эмоций, никакого озорства... весь трепет, которым я дорожила, как подарком... пропал.
Я убила его.
Возможно, отец убил мать, но за эти годы я узнала, что существует множество способов уничтожить кого-либо.
Я наблюдала, как это происходило прямо на глазах.
И не понимала, почему одна только мысль о жизни без него давила на грудь тысячефунтовым грузом, но мысль о продолжении пребывать в таком состоянии недоверия и отчаяния казалась тяжелой.
Той ночью я лежала в темноте, снова заключенная в его объятия, слезы беззвучно пачкали подушку.
И чувствовала себя парализованной.
Единственное, что знала наверняка…
Я в любом случае буду любить Ари Ланкастера до конца своих дней.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Блейк
Проходили дни, и однажды утром молчание между нами стало невыносимым.
— Прошел двадцать один гребаный день, Блейк, — пробормотал Ари за спиной, когда я стояла на кухне, вяло уставившись в кладовку. Я похудела на десять фунтов из-за того, что не ела. Каждое утро он оставлял завтрак. Но ничего не вызывало аппетита.
Я повернулась, на сердце уже было тяжело от страха.
— Хорошо, — сказала я дрожащим голосом. Я не повернулась, чтобы посмотреть на него. Все еще было слишком больно.
Ари глубоко вздохнул, и я почувствовала тяжесть его взгляда, как живого, дышащего существа.
— Ты не говоришь со мной. Не прикасаешься. Черт... даже не смотришь на меня! Скажи, что пытаешься простить. Дай хоть какую-то гребаную надежду!
Я, наконец, повернулась, любуясь его красотой. У Ари были темные круги под глазами, волосы растрепались, а еще казалось, что он похудел.
— Я должна порвать с тобой. Потому что в том, что произошло, нет ничего нормального... или в порядке вещей. Ничего. Как я могу тебе доверять? — прошептала я, и он вздрогнул, словно от выстрела.
Чего я не сказал, по крайней мере пока, так это того, что никогда не смогу порвать. Мне нужно было время, чтобы пережить это, но я уже знала, что никогда не смогу сказать «прощай».
Я любила его слишком сильно, черт возьми.
В ту ночь он не пришел за мной. Я проснулась посреди ночи, как теперь всегда делала, и оказалась не в его объятиях, не в нашей постели.
Я закричала, когда боль пронзила грудь. Душевная боль буквально разрушала меня изнутри.
— О, боже мой! Почему, черт возьми, должно быть так больно?
Я зарыдала в ладони.
Я почти забыла, каково это — не быть одинокой.
Но вот оно, это чувство.
Мучительное. Извилистое. Готовое изорвать в клочья.
Когда я проснулась на следующее утро, в доме было совершенно тихо, холодно, неприветливо и... ужасно.
Я вышла на кухню, ожидая увидеть, как Ари готовит коктейль, или яичницу, или еще что-нибудь делает... но его там не было.
Я бродила по дому, направляясь к комнате, не в силах остановиться. И там нашла его.
Полностью одетого.
С чемоданом на кровати.
Я застыла, в шоке уставившись на сумку. Ари медленно отвлекся от складывания в нее рубашку. И мы просто уставились друг на друга. Тишина была невыносимой и наполненной такой болью, что все, что я могла сделать, это удержаться на ногах.
— Я возвращаюсь в Даллас, — прошептал он.