- Прощай, Антютик, - говорит Петр Кирилыч, опустивши голову, - ты мне больше родного отца!
- Доброе слово!.. Вот уж спасибо. Только у меня к тебе еще будет дело… ты это попомни… Когда - не скажу, будет видно! А пока, Петр Кирилыч, ложись-ка, усни. Тебе это будет вот как полезно!.. Да и меня, Петр Кирилыч, отпусти подобру-поздорову, потому что от зрячего человечьего глаза нам можно себя навек изурокать… Чего доброго, тоже вырастет хвост, а не то плешь проточит моль на затылке: нехорошо!.. Дурно-ой глаз у вашего брата!..
- Что ты, Антютик? - обиделся Петр Кирилыч.
- Да ты уж не обессудь… а ложись-ка, ложись, Петр Кирилыч…
Петр Кирилыч кругом оглянулся и удивленно заметил, что опять они у того же самого места, у Густой Елки, непозадалеку от дороги. Антютик соскочил с лося на землю, снял, как ребенка, Петра Кирилыча и махнул еловою веткой. Лось спокойно пошел между елок, сощипывая на ходу рывком молодые побеги. Петр Кирилыч только тут и разглядел, что рога у него золотые… А может, в сучья, похожие на развилки лосиных рогов, пробил лучом первый рассвет… Кто его знает?.. Утром может все показаться…
Антютик проводил лося долгим, пристальным глазом, а потом пригнулся к земле, припрыгнул и высоко поднялся под ветки, зацепился рукой за вершину, качнулся на ней и гукнул три раза на весь чертухинский лес, потом завернул полы длинной поддевки, раскачался и бухнул куда-то на землю.
Но все это Петр Кирилыч видел и слышал уже сквозь спокойный предутренний сон, когда у человека отнимаются руки и ноги и сам он тонет куда-то на глубокое дно.
Слышал он только, как где-то далеко в лесу, на болоте, словно обломилась вершиной столетняя ель и как она ряхнула на весеннюю гулкую землю.
"Это Антютик поддевку свою скидает!" - подумалось Петру Кирилычу во сне.
После этого стало в лесу еще тише, ни одна ветка, кажется, не промолвится словом, и сам Петр Кирилыч уже не думает ни о чем, а повернулся на бок половчее, обхватил коленки руками и заснул крепким сном.
*****
Долго ль так проспал Петр Кирилыч, хорошо и ему неизвестно.
Только проснулся он рано поутру, когда еще и солнце не встало, а только висела над лесом розовая занавеска… В елях плыл большими хлопьями розоватый туман, и от тумана тянуло свежим древесным листом, рекой и карасями.
Петр Кирилыч потянулся на мху и стал вспоминать, что с ним за эту ночь приключилось.
"Говорить кому али нет? - спросил он себя. - Нет, пожалуй, лучше молчать… а то будут… смеяться… Вот когда поженюсь, тогда дело другое… И поклон передать тогда можно!.. А пока, Петр Кирилыч, держи язык за зубами!.."
Петр Кирилыч, сладко зевая, поднялся, потянулся на оба бока и не спеша пошел на дорогу. С поля булбыкали тетерева, и вдали над болотом высоко блеял быстрый бекас, передразнивая глупого барана, который за клок мелкого сена променял человеку свою пушную шубу.
Вышел Петр Кирилыч на лесную опушку и перекрестился.
"Не диво ли: за ночь никакой зверь не заломал!.."
В это время на повороте, где загибает дорога из Чертухина на Боровую мельницу, Петр Кирилыч в белом и густом тумане ясно расслышал чилиньканье бубенцов Петра Еремеича, который, знать, далеко собрался кого-то везти, если выехал по такой рани из дома.
Хотел его Петр Кирилыч окликнуть, но постоял немного, послушал, как переливаются под дугой колокольцы, словно серебряная водичка текет, и почему-то раздумал.
"Ешь, Петр Кирилыч, пирог с грибами, держи язык за зубами!.."
А туман все валил и валил, как полова на току.
Навалило его, инда и за три шага не видать. Только там, где должно стоять Чертухино, высоко над туманом, плывущим по самой земле, машут соломенными и тесовыми крыльями крыши, как птицы, которые высоко поднялись и сделали круг, чтобы со всех сторон на весну полюбоваться, и теперь садятся всей стаей на землю.
ФЕКЛУШИН СОНСнится Феклуше лазоревый сон…
Та же мельница, та же плотина, и так же звонко стекает с плотины вода. Только вкруг мельницы чертухинский лес теперь стоит, на лес совсем непохожий…
Развеяли сосны на ветер под самую небесную синь большие знамена, ели уставили пики, и по берегам низкорослый бредник и ольшняк как шатры над самой Дубной; спит в этих шатрах, какой страны и государства - неведомо, несметное войско, и над шатрами плывет белесый туман.
И то ли солнце всходит в тумане, то ли из-за леса едет большой богатырь на белом коне[14] - не понять!..
Горит у богатыря на широкой груди из чистого золота щит, и пышет огнем золотой шлем на голове.
Видела еще такие шлемы Феклуша в Москве у пожарных, когда они, уставившись в ряд на колымаге, как на картинке, скачут по улице, и все сторонятся перед ними, и все им дорогу дают, и каждый прохожий, делец и зевака, на минуту остановится и оглянется вслед, потому что и они в эту пору похожи на богатырей!..
Скачет богатырь прямо по Боровой дороге на мельницу, только, видно, не рожь и не жито молоть. Откуда он скачет, несутся тучей птицы-сороки, а птицы-сороки раньше всех птиц приносят в клюву первый солнечный луч поутру из далекого царства, где только два цвета на всем - белый с синевой, как у мартовского снега, и черный с вороненым отливом. Все царство - как сорочье крыло, почему и прозывается это царство Сорочьим!..
По всему должно стоять в той стороне, если глядеть на него с Боровой мельницы, наше село Чертухино, но сейчас хорошо Феклуша не знает, стоит оно там или нет, потому что летят сейчас оттуда большой стаей птицы-сороки, а птицы-сороки летят поутру из Сорочьего царства - такой душистый ветерок веет оттуда, и никогда еще Феклуша не видала в той стороне такого сиянья!..
Царство Сорочье!.. Царство Сорочье!..
Про которое рассказывал дедушка ночью!..
Говорил он о нем, что светит там луна ночью и днем, что ни зверь и ни птица человека там не боится, потому что правит там всеми людьми и зверьми, не ведая чисел и срока, премудрая царица Сорока!..
*****
Одно только все так же, как и наяву до этого было: Феклуша вышла на прибережный песок из дубенской воды и надеет не спеша голубой сарафан с золотыми пуговичками по переду и, одеваясь, смотрится в реку: белее тумана лицо у Феклуши, глаза синей васильков и румянец на щеках как верхняя корка на куличе, на которую чуть пахнуло из ладно истопленной печи первым жарком.
"Неужли ж я такая… красивая?" - сама себе не верит Феклуша.
Загляделась Феклуша на свой куличный румянец и совсем не заметила, и совсем не слыхала, как к ней близко подъехал с дороги и тпрукнул коня богатырь.
У коня белоснежная грива, передняя нога одна колесом и круто под белой пушистой гривой выгнута шея, как в половодье вода у плотины.
Не успела Феклуша сказать своего девичьего "ах", как богатырь с русыми кудрями в скобку подошел к ней, взял ее за дрожащую руку и прижал к холодноватому золоту лат… Но хоть и одет он как богатырь, а видать… самый заправский мужик: горшечная скобка, с кудрей капит розово-лампадное масло, только на руках ни засадины ни мозолинки, и до того у него очи сини, что и взглянуть забудешь, как утонуть побоишься!..
- Здравствуй, красавица! Али ты на кого другого меня променяла? Али… я огляделси?
Феклуша смотрит на него одним глазком и молчит.
- Кто ты, красная девица? Кто?.. Скажи-ка мне свое имячко. Вот уж без малого тридцать годов езжу я по белому свету и нигде не вижу людей… в настоящем их виде… одни колдуны да колдуньи, и все такие кривые и мерзкие хари, - не сотвори креста, самого набок своротит… Кто ты, красавица? Кто?..
- Феколка с… Боровой! - отвечает ему тихо Феклуша.
- С зверовой Боровой, где хлеб даровой, а вода и подавно. Здравствуй, царевна Дубравна!..
- Царевна… живет у нас… под плотиной… а я мельничья… дочка Феклуша!..
- Береза не елка, а ты… не Феколка!.. Здравствуй, царевна Дубравна! Али ты никак меня не узнаешь?..
- Кабы знала я да ведала, ох, три дня бы не обедала, - шепотком отвечает Феклуша. - Здравствуй, князь Сорочий - синие очи!..
За милую душу, крепко богатырь прижал Феколку к чепраку на коне, и конь повернул к ней свою под белоснежною гривою шею и громко, на весь чертухинский лес и на все дубенские плесы, заржал.