Когда лет пятнадцать назад появились первые крупные электронно-вычислительные машины, к ним быстро пристало прозвище «гигантский мозг». Ученые в целом крайне отрицательно отнеслись к этому названию. Но они выбрали не то слово в качестве объекта возражения. Электронно-вычислительная машина — это мозг, только не гигантский, а карликовый. Таким пока и остается этот тип машин, несмотря на то что он вырос в сотню раз на глазах одного поколения человечества. Однако уже сейчас, на стадии эволюции, которая соответствует стадии «кремневого топора», электронно-вычислительные машины делают то, что еще недавно всякий посчитал бы невозможным: переводят с одного языка на другой, сочиняют музыку и довольно прилично играют в шахматы. Но гораздо важнее любой из этих младенческих забав то обстоятельство, что машины разрушили преграду, отделяющую мозг от машины.
Это одно из величайших — и, вероятно, одно из последних — решающих свершений в истории человеческой мысли, подобное открытию того, что Земля вращается вокруг Солнца, или что человек — часть животного царства, или что Е = mс2. Понадобилось немало времени, чтобы осмыслить все эти идеи, и поначалу их неистово отвергали; точно так же людям понадобится некоторое время, чтобы осознать, что машины могут думать.
Вы можете вполне законно спросить меня: «А что вы подразумеваете под словом „думать“?» Я предпочту обойти этот вопрос с помощью изящной аналогии, которой обязан английскому математику Тьюрингу. Он предложил игру, в которой участвуют два оператора с телетайпами, сидящие в разных комнатах, — такой способ связи избран для того, чтобы исключить возможность передачи всякой дополнительной информации, которую могут нести интонация голоса, выражение лица и т. п. Предположим, что один оператор может задавать другому любые вопросы по своему усмотрению, а тот в свою очередь должен давать на них соответствующие ответы. Если через несколько часов или дней такого общения спрашивающий не сможет решить, кто его телеграфный собеседник — человек или механическое устройство, тогда он вряд ли сможет отрицать, что этот собеседник (он или оно) способен думать. Электронный мозг, выдержавший это испытание, конечно, должен был бы считаться разумным существом. И тот, кто стал бы утверждать обратное, просто показал бы, что он менее разумен, чем машина, и придает излишнее значение мелочам, наподобие того схоласта, который утверждал, что «Одиссея» создана не Гомером, а другим человеком, носившим то же имя.
Пока еще от создания такой машины нас отделяют десятилетия (но не века!), однако мы уже уверены, что ее можно построить. Если эксперимент Тьюринга никогда не будет поставлен, то только потому, что у мыслящих машин будет много более важных дел, чем пространные беседы с людьми. Я часто говорю со своей собакой, но никогда не говорю с ней подолгу.
Современные большие электронно-вычислительные машины — это пока еще быстродействующие тупицы, не способные ни к чему выходящему за пределы инструкций, которые заложены в их программах. Это обстоятельство вселяет во многих людей ложное чувство безопасности. Ни одна машина, говорят они, не может быть разумнее своих создателей — людей, которые проектировали ее и планировали ее работу. Она может в миллион раз быстрее выполнять операции, но это совершенно несущественно. Абсолютно все, что может выполнить электронный мозг, должно быть под силу и человеческому мозгу, при достаточном времени и терпении. К тому же, утверждают они, ни одной машине не свойственны оригинальность, способность к творчеству и иные достоинства, которые нежно зовутся «человеческими».
Эти доводы совершенно ошибочны; люди, которые еще держатся за них, уподобляются тем шорникам, которые полвека назад подшучивали над застрявшим в грязи слабосильным фордиком. Но даже если бы они были верны, утешения в этом мало, что легко уяснить, внимательно прочитав нижеследующие высказывания доктора Норберта Винера:
«Эту позицию (предположение о том, что машины не могут ни в малейшей степени обладать оригинальностью), по-моему, следует решительно отвергнуть.
…Я утверждаю, что машины могут переступить и переступают через некоторые ограничения, присущие их создателям… Очень может быть, что мы в принципе не в силах создать машину, элементы поведения которой мы не в состоянии понять раньше или позже. Но это вовсе не означает, что мы сумеем понять их за время намного меньшее, чем то, которое затрачивает машина на выполнение операции, или даже за какое-то данное число лет или поколений… Это означает, что хотя теоретически машины подвластны критическому анализу человека, однако такой анализ, может случиться, даст нужные результаты намного позднее того срока, когда они еще могли бы повлиять на ход событий».