Те «ребята», которых неблагодарный гость выдал властям, возможно, были не самого праведного образа жизни. Но, как известно, у нас гораздо чаще за доверчивость наказывали людей, ни в чем, кроме нее, не повинных, вроде того общительного пассажира дальнего поезда, что ехал в Вологду и разговорился с попутчиком:
Если исходить из пресловутого тезиса о «дураках», коих надлежит «учить», то можно сказать, что вольно, мол, было ему поить своей водкой первого встречного да еще пускаться с ним в откровения. Но не слишком ли жестокая расплата за поведение, в котором сказалась одна из характернейших российских привычек — коротать время в пути не иначе, как за выпивкой и разговором? Правда, и во времена не столь страшные злоупотребление этой привычкой могло привести к печальному исходу, как это случилось с тульским Левшой. По рассказу Н.С. Лескова, тот, возвращаясь морем из Англии на родину, тоже всю дорогу пил на пари со своим попутчиком, что в итоге стоило ему жизни. Но заметим, что загублен был Левша больше собственной слабостью и бессердечием петербургских стражей порядка, чем усердием собутыльника. Тот, хоть и был иноземцем, англичанином, сам протрезвев, искренне обеспокоился судьбой «русского камрада».
В годы, когда В.В. сочинял и пел свои песни, 58-я статья уголовного кодекса или ее аналоги в приговорах наших судов мелькали уже не так часто, как во времена его детства и отрочества. Но откровенность в выражении своих убеждений, слишком настойчивое предпочтение правды перед ложью безнаказанным вовсе не оставалось, И если вышли из обихода «тройки», «особые совещания», то в случае надобности их заменяли старым как мир нововведением — консилиумом ученых-психиатров. А то и обходились единоличным вердиктом специалиста:
Про такие «диагнозы» и про то, чем они оборачивались для упрямых «исследуемых» («паранойя» — это, значит, пара лет»), многие и тогда знали достоверно или догадывались. Но говорить об этом вслух, а тем более выражать по этому поводу негодование было делом чрезвычайно неблагодарным: самому можно было попасть в такую пятикоечную палату. А В.В. не просто говорил, он пел про это на всю огромную страну. И многие из миллионов, населяющих ее пространства, именно благодаря ему поняли, что это такое.
Наблюдения Ж.Б. и В.В. за причудливыми, ускользающими от рационального постижения поворотами отношений между правдой и ложью давали о себе знать и в прямых суждениях поэтов на эту тему. Ж.Б. склонен к откровенному скептицизму. В одном из его поздних произведений, небольшом, из восьми двустиший стихотворении он обозначил главные вехи на печальном пути избавления от иллюзий: