Некоторые вывели отсюда неуважение к памяти павших за родину. Кое-кто из участников Сопротивления был обижен на поэта. Но это нисколько не поколебало его убеждений, и чтобы ни у кого не осталось на этот счет сомнений, он сочинил песню в жанре политической сатиры «Умереть за идеи». В ней он не обрушивает свой гнев на головы явных или негласных организаторов массовых убийств. Воздерживаясь от прямого обличения конкретных злодеев или их типов, он тем самым отказывает им в человеческой индивидуальности, в какой бы то ни было, хотя бы и негативной, самоценности. Даже в самой смерти больше признаков человекоподобия, нежели в тех выродках, что вербуют ее себе в подручные, умело распаляя в ней «безумное усердие».
Обезличивая манипуляторов смертью, Ж.Б. с точностью натуралиста выявлял присущие этой человеческой разновидности повадки. Например, он отметил, что врожденной склонности особи к неумеренному людоедству сопутствует чрезвычайно выраженный инстинкт самосохранения. Здесь некая обратно пропорциональная зависимость: чем дешевле чужая жизнь, тем дороже своя:
Кровожадность часто ищет поддержки у лицемерия и лжи. Дескать, кровь льется во имя высоких и благих целей, высокой идеи. И, как правило, чем беспощаднее бойня, тем возвышеннее сама идея, ее вдохновляющая, например идея всеобщего равенства людей. По дальновидному замечанию М.Е. Салтыкова-Щедрина, ради ее осуществления охотно практикуют насилие над личностью вплоть до истребления: «Казалось, что ежели человека ради сравнения с сверстниками лишают жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно и даже необходимо».
Ж.Б. отказывался признать необходимость или полезность таких жертвоприношений во имя чего бы то ни было, поверить в то, что они когда-нибудь смогут окупиться, что в них вообще есть какой-то прок. Его убеждение прямо противоположно тезису А.Н. Некрасова, считавшего, что «дело прочно, когда под ним струится кровь!»
В.В. представлял поколение, детство которого было изуродовано и обезображено войной. Ее неотступным присутствием наполнены самые ранние впечатления жизни:
Вместо возни в песочнице — совсем другие, недетские «игры».
И все же, надо полагать, не столько такие воспоминания подсказали ему правду об этой войне, сколько его особый дар впитывать в себя историческую память народа. Про эту войну за прошедшие с ее начала теперь уже почти полвека было у нас написано, сказано и спето много. Подавляющая масса этого словесного материала, как и продукции всех других искусств, служила в сущности одной главной цели — создать величественную картину крупнейшего мирового события и восславить нашу победу. Некоторые авторы (В. Некрасов, В. Быков, В. Гроссман, В. Войнович) показали войну такой, как они ее видели и понимали, а не такой, как принято было ее изображать. Сказанное ими внушает доверие. Слово В.В. вместило в себя больше, чем взгляд отдельной личности на громадный исторический факт. В нем зазвучало наконец свидетельство тех, кто вынес эту войну на своих плечах, знал всю правду о ней, но не мог ее открыто и прямо высказать.