А он им отвечал:
Улицы, площади, захолустные кварталы Парижа, Сена, мосты, парки, кладбища и, конечно, сами парижане присутствуют во многих его песнях, но нигде парижские сцены и картины не бывают у него поводом для изъявления своей любви к этому городу, вообще для какого бы то ни было патриотического воодушевления.
Зато нередки у него нелестные замечания или намеки по поводу тех или иных пристрастий французов. В стихотворении «Кошмар» они звучат особенно язвительно, почти вызывающе. Тон этот предопределен самим сюжетом: в кошмарном сновидении отечество предстает страной дураков:
Здесь поэт не пощадил традиционного галльского увлечения воинской славой и доблестью и умиления перед ритуальными символами власти и могущества:
Упомянув генерала Камброна, которому приписывается знаменитая фраза «гвардия умирает, но не сдается», сказанная им якобы во время битвы при Ватерлоо, Ж.Б. косвенно задел наполеоновскую легенду, под мощным обаянием которой находится чуть ли не все население Франции. По-своему оценил он и другой предмет гордости французов, их Великую революцию:
Такого рода неравнодушное отношение к отечеству, свободное от национального самолюбования, подчас исполненное насмешки или горечи, свойственное и некоторым русским поэтам, например М. Лермонтову («Прощай, немытая Россия…») или Н. Некрасову, составляет один из главных мотивов поэзии В.В. Его глубочайшая укорененность в родной почве, его сострадание бедам и болям России и всех ее народов столь истинны и неподдельны, что только злопыхатели могут поставить под сомнение его патриотизм. О таких и обо всех их немудреных домыслах на его счет поэт знал:
Очевидно, многим подобный поступок представлялся самым естественным для поэта, которого не желали признавать таковым ни высокое начальство, ни литературная братия. Но как раз непонимание сути его поэзии, глухота к живому и свободному русскому слову и внушали такие предположения. Он не стал их опровергать, ограничившись твердым заверением: