— «Приезд мой в Москву имел настоящую пользу. В Смоленске дворянство предложило мне на вооружение 20 000 человек, кроме поступающих охотою из мещан и разночинцев. Денег дворяне жертвуют до трех миллионов; купечество же слишком до десяти. Одним словом, нельзя не быть тронуту до слез, видя дух оживляющий всех и усердие и готовность каждого содействовать общей пользе» (6).
Император Александр с самой юности обнаруживал стремление к добру и спешил на помощь ближнему, не соображая ни средств своих, ни обстоятельств. Случилось ему услышать, что какой-то старик, иностранец, некогда служивший при академии, находится в крайней бедности, — он поспешно вынул 25 рублей и поторопился отослать их к бедному, хотя у него не оставалось более денег. В другой раз, узнал он, что один из штукатуров, работавших у дворца, упал с лесов и сильно расшибся: отправить его в больницу, послать к нему и своего лейб-медика, приказать хирургу пользовать его, дать на все это деньги, подарить больному некоторую сумму, постель, свою простыню, — было для него делом одной минуты. Мало этого, — он справлялся и заботился о больном каждый день, пока тот не выздоровел, скрывая от всех свой поступок «который — как он сам выразился — считал долгом человечества, к чему всякий непременно обязан».
В 1807 году, во время пребывания своего в Вильне, император Александр поехал, однажды, гулять верхом за город и, опередив свою свиту, заметил на берегу реки Вилейки несколько человек крестьян, которые что-то тащили из воды. Приблизившись к толпе, государь увидел утопленника. Крестьяне, приняв царя за простого офицера, обратились к нему за советом, что делать в этом случае. Александр тотчас соскочил с лошади, помог им раздеть несчастного и начал сам тереть ему виски, руки и подошвы. Вскоре подоспела свита государя, среди которой находился и лейб-медик Виллье. Последний хотел пустить утопшему кровь, но она не пошла. Александр продолжал тереть его, однако он не подавал ни малейшего признака жизни. После усилий, продолжавшихся более двух часов, Виллье, к величайшему огорчению государя, объявил, что все дальнейшие старания возвратить утопленника к жизни будут напрасны. Александр, несмотря на усталость, просил Виллье попробовать еще раз пустить кровь. Лейб-медик исполнил его настоятельное желание и, к удивлению, кровь пошла и несчастный тяжело вздохнул. Император прослезился от радости и умиления и, взглянув на небо, сказал:
— Боже мой! Эта минута есть счастливейшая в моей жизни!
Возвращенному к жизни продолжали подавать деятельные пособия. Виллье старался удержать кровь, которой вытекло уже довольно. Государь разорвал свой платок, перевязал руку больного и оставил его не прежде, как уверившись, что он вне опасности. По приказанию Александра, бедняк был перенесен в город, где император не переставал заботиться о нем и по выздоровлении дал ему средства к безбедному существованию.
Лондонское королевское общество для спасения мнимоумерших, узнав о таком человеколюбивом поступке императора, поднесло ему диплом на звание своего почетного члена и золотую медаль, на одной стороне которой был изображен ребенок, вздувающий только что погашенную свечу с надписью: «Latet scintilla forsan» (может быть искра скрывается), а внизу: «Soc. Lond, in resuscitationem inter mortuorum instit. 1774». (Лондонское общество, учрежденное в 1774 г. для возвращения к жизни мнимо умерших). На другой стороне медали был выбит дубовый венок с надписью по середине: «Alexandro imperatori societas regia humana himillime donat.» (Императору Александру человеколюбивое королевское общество усерднейше приносит) (8).
Милосердие императора Александра было беспредельно в случаях оскорбления его особы дерзкими словами в делах такого рода не было иной резолюции, кроме: «простить». Только по делу казенного крестьянина Пермской губернии, Мичкова, уличенного в произнесении богохульных и дерзких против высочайшей особы слов, последовала, на заключение государственного совета, по которому подсудимый был приговорен к наказанию плетьми сорока ударами и ссылке в Сибирь, высочайшая резолюция: — «Быть по сему, единственно в наказание за богохульные слова, прощая его совершенно в словах, произнесенных на мой счет» (9).
Однажды, министр юстиции И. И. Дмитриев, явясь с докладом к императору Александру, представил ему дело об оскорблении величества. Государь, отстранив рукою бумаги, сказал:
— Ведь ты знаешь, Иван Иванович, что я этого рода дела никогда не слушаю. Простить, — и кончено. Что же над ними терять время.
— Государь, — отвечал Дмитриев, — в этом деле есть обстоятельства довольно важные, дозвольте хоть их доложить отдельно.