Нельзя, однако, сказать, чтобы сам Плеве пользовался сколько-нибудь широкими симпатиями. Собственно, личных друзей общительный, легко создававший связи в самых различных кругах Витте имел несравненно более, нежели Плеве, хотя последний принадлежал к петербургскому чиновному миру с значительно более давнего времени, нежели первый. Впрочем, Плеве был вообще из той категории людей, которым легче завязать дружеские сношения с женщинами, нежели с мужчинами. Известность Плеве приобрел еще на должности директора департамента полиции, на которую был назначен вскоре после убийства 1 марта 1881 г. императора Александра II. В ту пору он настолько сумел наладить полицейский аппарат, что ему удалось в короткий срок почти совершенно разгромить революционную партию «Народной воли»: не только прекратились террористические акты, столь частые в последние годы царствования Александра II, но даже сами попытки их совершения[194]. На должности товарища министра внутренних дел, которую он занимал, если не ошибаюсь, с 1886 г. при гр. Д.А.Толстом и заменившем его Иване Николаевиче Дурново, Плеве выказал несомненные административные способности. Фактически управляя всем министерством, так как ни И.Н.Дурново, ни тем более гр. Толстой текущими делами министерства не занимались, Плеве, несомненно, значительно улучшил работу центрального аппарата, невзирая на то что выбор личного состава министерства зависел не от него; его шефы, спихнув на него почти все свои обязанности, ревниво сохраняли за собою все свои права.
Невзирая, однако, на столь давнее вращение Плеве в высшем бюрократическом мире, все же вполне определенного представления о нем как о человеке мир этот не имел. Почитали его за умного, деловитого чиновника, но его сокровенный взгляд на государственное управление был для многих неясен. Наиболее распространенное мнение о нем было, что он — простой карьерист, исповедующий те взгляды, которые в данную минуту в служебном отношении разделять всего выгоднее. Известный своим злоязычием П.В.Оржевский, бывший в первую половину царствования Александра III командиром корпуса жандармов, заведовавшим департаментом полиции, говорил про Плеве: «По течению и мертвая рыба плывет», и эта фраза имела в то время успех.
Так ли это было в действительности? Ближайшее знакомство с ним убеждало в обратном. Что Плеве был честолюбив и стремился сделать карьеру, что он в особенности добивался назначения на должность министра внутренних дел — несомненно. Столько же неоспоримо, что он высказывал те взгляды, которые соответствовали господствующему настроению, но совершенно неверно, что он при этом насиловал свои внутренние убеждения или вообще их не имел. Плеве отнюдь не был индифферентом, он искренне и глубоко любил Россию, глубоко задумывался над ее судьбами, сознавал всю тяжесть того кризиса, который она переживала, и добросовестно стремился найти выход из него. Убежденный сторонник сильной и неограниченной монархической власти, Плеве был того мнения, что ни русский народ в его целом, ни, быть может, в особенности его интеллигентские слои недоразвились не только для самостоятельного управления государством, но даже до широкого участия в его строительстве. Русский народ — его серая земледельческая масса — ему представлялся в виде загадочного сфинкса, и он любил говорить, что будущее России зависит от того, насколько государственной власти удастся верно разгадать его затаенную сущность.
Задумываясь над будущими судьбами России, Плеве, по-видимому, представлял себе, что вернейшим способом обеспечения ее спокойного и правильного развития является прежде всего усовершенствование правительственного механизма. Прямо он этого, однако, не высказывал, так как ум его, несомненно, постигал, что жизнь народов зависит от их органических свойств, а не от механических надстроек над нею. Но это положение, при всей его непреложности, было для него лишь теоретическим и умозрительным; реально он сосредоточивал свои помыслы именно на этой внешней стороне народной жизни. При этом он вполне сознавал, что русский управительный механизм не успевал развиваться и совершенствоваться в соответствии с новыми, выдвигаемыми народной жизнью, потребностями. К личному составу администрации Плеве относился при этом критически. Обладая природной, обостренной службою в прокуратуре и по департаменту полиции способностью знать закулисную жизнь и всю подноготную большинства лиц, занимавших сколько-нибудь крупные должности в бюрократическом мире, он не прочь был при случае рассказать про них какой-нибудь пикантный анекдот, из которого становилось ясно, что расценивает он их невысоко[195].
194
В.К.Плеве, занимая должность директора департамента полиции в 1881–1884 гг., значительно обновил состав департамента (созданного в августе 1880 г.) за счет привлечения сотрудников суда и прокуратуры, обладавших хорошим образованием и широким кругозором, что позволило поставить дело политического сыска более профессионально и к 1884 г. ликвидировать последние остатки революционной организации «Народная Т?ПТТ<Т\\
195
Служба в департаменте полиции развила в Плеве весьма пагубную страсть к перлюстрации частных писем. Перлюстрация эта касалась не только писем лиц, принадлежавших к революционным или хотя бы оппозиционным правительству кругам; ей подвергались письма всех сколько-нибудь значительных должностных лиц и даже членов императорской фамилии. Ознакомление с письмами своих сослуживцев и знакомых и содержащимися в них отзывами о нем самом, по-видимому, в особенности интересовало Плеве, и едва ли не это обстоятельство развило в нем тот скептицизм и то столь ярко выраженное в нем недоверие к правдивости рода людского, которым он, несомненно, отличался. Случайно оброненному в частном письме замечанию, весьма часто не отражающему основного мнения пишущего по данному вопросу, он придавал большее значение, чем оно на самом деле имело. Между тем перлюстрация часто не только не способствовала распознаванию истинного облика авторов письма, а, наоборот, искажала его. Чтение чужих писем, естественно, неизбежно приравнивается читающим их к чтению чужих мыслей, тогда как на деле это сводится лишь к подслушиванию чужих речей, а это отнюдь не то же самое. Но проникновение в чужие мысли для большинства людей представляет хотя несомненно нездоровый, но весьма пикантный интерес, причем притягательность его должна со временем все усиливаться. Когда же она производится по долгу службы и будто бы в целях государственных, то сознание по меньшей мере непорядочности этого занятия очень быстро утрачивается; от чтения писем, могущих дать власти какие-либо нужные, а иногда и важные сведения для охранения государственного порядка или раскрытия преступлений, человек незаметно переходит к чтению писем, удовлетворяющих лишь его любопытство и вводящих его в интимный круг личной жизни своих знакомых. После кончины Плеве, когда был произведен осмотр находящихся в его кабинете бумаг, между прочим выяснилось, что он хранил у себя, не передавая их в департамент, бесчисленное количество копий перлюстрированных писем таких лиц, заподозрить участие которых в какой-либо конспирации не было возможности. Все эти письма были строго классифицированы, и на них имелся азбучный указатель.
Надо сказать, что перлюстрируемые письма (перлюстрация писем кроме особого отдела департамента полиции производилась еще в одном отделе Главного управления почт и телеграфов, во главе которого в течение многих лет стоял некий тайный советник Фомин) точно так же не только сохранялись в безукоризненном порядке, но еще ежегодно подвергались особой обработке. На их основании составлялись ежегодные отчеты, стремившиеся воспроизвести господствующие в различных слоях населения общественные течения, равно как и отношение этих слоев к текущим событиям вообще и к правительственным мероприятиям в частности. Отчеты эти составлялись не только тщательно, но даже талантливо. Однако, увы, они очевидно не содействовали направлению государственной власти на правильный политический курс и, следовательно, той цели, которой они должны были служить, не достигали. (Прим. автора)