Христианство, как мы говорили уже, в числе коренных понятий гражданских вносило к нам неприкосновенность монастырей, неподлегание их светскому суду. Хотя народ и ощущал страх пред святостию обителей, но не до такой степени, чтоб этот страх мог остановить разгар народного суда. Святополк грабил народ и раздавал монастырям. Ограбили жидов, ограбили тысячского и сотских — это значит воротили то, что несправедливо было захвачено; надобно было и монастыри грабить: и у них было неправедно собранное имение. Но духовные говорили, что всякое посягновение на святые обители повлечет божие наказание над народом и всею страною. Людям рассудительным следовало предохранить монастыри и спасать тем самым страну и народ от божия гнева за святые обители, если б они пострадали. Так в то время слагались понятия.
Когда Мономах вступил в Киев, это был день искренней радости. Народное восстание улеглось. Любимый народом князь собрал киевлян, составлен был охранительный для народа закон о резах: постановлено было, что ростовщик может брать только три раза проценты, а когда уже возьмет столько, сколько стоит самый капитал, то не может брать более процентов.
Володимир Всеволодович по Святополце созва дружину свою на Берестовом,[93]Ратибора Киевского тысячского, Прокопию Белогородского тысячского, Станислава Переяславского тысячского, Нажира, Мирослава, Иванка Чюдиновича Ольгова мужа, и уставили до третьего реза, оже емлет в треть куны: аже кто возмет два реза, то взяти ему исто, паки ли возмет три резы, то иста ему не взяти. Позволительный процент был 10 кун на гривну, В этом деле заинтересованы были жители Переяслава и Чернигова, ибо из Переяслава был тысячский н от Ольга, следовательно, из Чернигова. Это понятно, ибо Чернигов должен был находиться в непосредственном коммерческом отношении с Киевом и, следовательно, там должны были отзываться плоды сильной лихвы. Должно думать, что этому же времени принадлежит составление и других статей, следующих за этой в «Русской правде», именно о купцах, о долгах и закупах.
Стечение обстоятельств усложняло вопросы. Частые войны и нашествие половцев разоряли капиталы; являлись неоплатные должники, являлись под видом неоплатных должников и плуты. Откуда процентщина развилась в Киеве, поясняет следующая за тем статья: Аже который купец кде любо шед с чужими кунами истопиться, любо рать возмет или огнь, то ненасилити ему: ни предати его. Таким образом, открывается, что когда одни рисковали, подвергали опасностям дом, жизнь и имение, другие давали им деньги на проценты. У кого были деньги, те не отваживались ими рисковать и предпочитали брать проценты, оставаясь в Киеве; находились предприимчивые, которые занимали деньги у других и подвергали себя труду и риску, конечно, надеясь приобрести себе значительные выгоды; другие же служили в роде комиссионеров у купцов, брали у них товар и, не платя за него денег, торговали им, а выплачивали после. Проценты более и более возвышались; пускать деньги в торговый оборот капиталистам становилось более и более опасно; бравшие у них взаймы деньги подвергались несчастиям и потерям, не получали выгод, а проценты считались за ними и нарастали; возвышались вместе с тем и цены на товары, и народ терпел от дороговизны. При множестве неоплатных должников юридические понятия должны были спутаться, возникали частью обманы. И вот, при Владимире, разрешили этот вопрос. Положили различие между тем купцом, который действительно потеряет от рати или от непредвиденных бедствий, как-то: от воды или от огня, и между тем, который пропиется оли пробиется и в безумии чюжь товар испортит. В слове «пропиется» встречаем обычное качество русского народа, а в слове «пробиется» оказывается, по-видимому, то обстоятельство, что пьяницы-гуляки затевали ссоры, драки и потом принуждаемы были платить виры и продажи. Тут нельзя было отговариваться чужим имуществом: требовали сейчас же виры и брали у виновного что ни находили. До этого времени, видно, смотрели прямо: кто задолжал, тот заплати тем, что есть; но частые несчастия должны были изменить взгляд. И вот установили, чтобы при несостоятельности купца принимать во внимание, от какой причины он несостоятелен: в случае уважительных причин он, однако, не избавлялся, при всем том, от платежа процентов по условию. Вместе с этим некоторые брали капитал по частям у разных лиц, и нередко князья участвовали в доле и отдавали свои капиталы в торговлю: это было нечто вроде компании, которая препоручала одному торговую деятельность за всех. Так представляется дело. В случае несостоятельности торговца, набравшего у других капиталы, суд над ним производился публичный: его вели на торг или продавали имущество его. До Владимира Мономаха было в обычае, что те, которые прежде других давали банкроту свой капитал, имели право на преимущественный пред другими возврат своего достояния; но теперь постановили, что уже не первый по времени имеет преимущество, а во-первых — гость, во-вторых — князь. Вот в этом изменении можно заметить, как прежние понятия равенства личных прав уступают составлявшемуся понятию о первенстве. Личность князя начала выступать уже в том образе, в каком впоследствии явился у нас казенный интерес, хотя еще княжеское достоинство не успело стать на царственную ногу. Есть еще лицо, имевшее в этом случае первенство пред самим князем: это гость, из иного города или чужеземец; он дает товары не зная, что покупатель уже задолжал многим. Это, конечно, установлено как в тех видах, чтоб не отогнать, но привлекать в Киев иноземных торговцев, так и по чувству справедливости, ибо, действительно, тот, кто приезжал в Киев из других стран, мог не знать обстоятельств того, кому доверял. В статье, касающейся этого предмета, кажется, следует понимать дело так, что гость имеет преимущество пред самим князем (см. текст «Русской правды» Калачова, стр. 32). Вместе с развитием вопросов о долговом обязательстве возникли вопросы о наемных людях, закупах, которых решение в «Русской правде», очевидно, принадлежит временам Владимира Мономаха. Набеги половцев, дороговизна, процентщина, корыстолюбие князей и их чиновников — все способствовало тому, чтобы масса нищала, а немногие частные люди обогащались. Обедневшие не в силах были прокормить себя по причине дороговизны; разоренные от половцев, оплакивая томящихся в плену домашних, шли в наемники к богатым. Но тут, как следовало, должны были возникнуть недоразумения. Вероятно, много было взаимных жалоб, и они-то привели к составлению статей и законоположению для охранения тех и других. Видно, что, с одной стороны, эти закупы, взяв деньги от господина, давали иногда тягу; а с другой стороны, господа взваливали на них разные траты по хозяйству и на этом основании утесняли. Закон позволяет закупу идти жаловаться на господина к князю или к судьям, определяет возрастающую, по степени важности, за обиды и утеснения закупа пеню в его пользу от господина, охраняет его от притязания господина в случае пропажи какой-нибудь вещи, когда в самом деле закуп не виноват; но, с другой стороны, предоставляет его телесному наказанию по воле господина, если закуп действительно виноват: оже господин бьет закупа про дело его — без вины есть, и в случае побега угрожает ему полным рабством: оже закуп бежит от господина — то обель. Кроме закупов, служивших в дворах у господ, были закупы ролейные, поселенные на землях и обязанные работою владельцу; иные получали плуги и бороны от владельцев — это также показывает обеднение народа, ибо, как видно из «Русской правды», не было ни в праве, ни в обычае, чтобы такой закуп или полевой работник непременно получал орудия от владельцев.
Из этого видно, что тогда землевладельцы, обедневши, лишенные всяких средств к свободному труду, принуждены были наниматься в работники, и такие работники и закупы попадали в чрезмерный произвол владельцев. Владельцы посылали их на работы и придирались к тому, что они не берегут орудий; обвиняли их, когда у них случались покражи, и клали им это в счет платы; таким образом, бедняки находились в неисходном положении — вынужденные быть всегдашними рабами, зависящими от произвола сильных; наконец, владельцы даже продавали их в рабство, пользуясь своей силой. Все это при Владимире Мономахе предотвращается. К этому периоду нашего законодательства должны, как кажется, относиться и многие постановления, определяющие положения рабов (холопов); потому что во всех списках статьи, определяющие значение холопов, поставлены после статей, определенных Владимиром: очевидно, что так как многие, пользуясь бедностью народа, обращали в рабство служивших у них закупов или свободных людей, то и возникла необходимость определить: что такое холопство, кто должен был считаться вольным. Конечно, по юридическому понятию, известный взгляд существовал и до того времени; теперь он вошел в законодательство с прежних обычаев. Холопство обельное признано трех родов: первый вид был покупка, — иногда продавался человек сам в холопы добровольно: в таком случае согласие покупаемого объявлял ось пред свидетелями — послухы поставит; другой покупал рабов у господ, но непременно при свидетелях, и давал задаток, хотя малый (ногату), в присутствии самого получаемого холопа. Второй род холопства сообщался принятием женщины рабского происхождения в супружество без всякого условия — факт замечательный, показывающий, что были случаи, когда женщины избегали рабства выходом в замужество; без сомнения, это были частые случаи и потому-то оказалось нужным установить правило. Наконец, третий род холопства — если свободный человек без всякого договора сделается должностным лицом у частного человека: тивунство без ряду, или привяжет ключ к собе без ряду… Таким образом, служба лицу сама по себе уподоблялась рабству: иначе непременно нужно было условие; это, вероятно, произошло оттого, что, во-первых, многие холопы избегали рабства, как скоро брали на себя должность; во-вторых, что свободные люди, приняв должность, позволяли себе разные беспорядки и обманы, и, за неимением условий, господа не могли искать на них управы. Отношения усложнялись и требовали условий и договоров. Только исчисленные здесь люди могли быть холопами, прочие — не холопы: в даче не холоп (т. е. если дали ему в долг), ни по хлебе роботят (если и за хлеб работает), ни по придатьце (?); но всякий, кто взял в долг, может отработать то, что получил, и отойти. Замечательно, что по всем статьям «Русской правды» не делаются более холопами военнопленные, — об этом уже нет речи.
93
Берестова — княжье село недалеко от Киево-Печерской лавры. В Берестове находился загородный дворец великого князя киевского Владимира Святославича, который здесь скончался. В последующие годы в Берестове жили Ярослав Мудрый, Святослав Ярославич, Всеволод Ярославич и Владимир Всеволодович Мономах. В 1091 г. княжеский дворец сожгли половцы, в 1113 г. он был отстроен. Во второй половине XI в. в селе была сооружена церковь Спаса на Берестове.