Другие же горожане, к которым отношусь и я, решили поспорить с гением, полагая, что он ошибся, пророчествуя Кишиневу:
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром, конечно, грянет,
И – не найду твоих следов!
Поэтому тоже согласились оставить скульптуру поэта, чтобы он мог, так сказать, лично созерцать наш вечный город, а мы бы утешались тем, что не только простые смертные ошибаются, но и такие гениальные поэты как А.С. Пушкин.
Не остались в стороне от решения этого вопроса и местные политики, относящиеся к отдельной касте горожан. Выступив за сохранение бюста, они, как всегда, рассудили здраво и цинично: «Если у нас не получится реализовать очередные реформы, то всегда будет на кого свалить. Очень удобно, можно, даже, пальцем показать – вот это он, Пушкин, во всем виноват».
И бюст А.С. Пушкину, по-прежнему, наслаждается красотой парка и города.
Водораздел
В одном относительно недорогом подмосковном дачном поселке, летним погожим субботним днем, еще не старый, но уже не молодой человек сидел в шезлонге под яблоневым деревом, в том месте, где падала тень от его густой листвы. Наступило послеобеденное время, его клонило в сон, но отвратительное послевкусие вчерашней встречи с троюродной сестрой Галой не позволяло уснуть.
Андрей Петрович Ясенев, так звали немолодого человека, работал топ-менеджером в крупном агрохолдинге и ранее питал к этой сестре теплые чувства, поскольку их детство и юность прошли в одном крупном провинциальном городе, их родители дружили, и теплота этой дружбы передалась детям.
Однако, последние встречи и разговоры по телефону с Галой уже оставляли у Андрея Петровича неприятный осадок, связанный с безаппеляционностью ее суждений по разным поводам, особенно, связанным с политикой. Гала, на правах старшей сестры и ввиду скверности характера, требовала, чтобы с ней во всем соглашались, что несколько тяготило Андрея Петровича. Он был уже не тот бедный родственник, каковым считался ранее, прошел трудный жизненный путь, прежде чем стать одним из руководителей крупной фирмы, и плевать хотел на мнения некомпетентных людей. Но с сестрой, на его взгляд, поверхностно разбиравшейся во многих вопросах общественного устройства, вел себя подчеркнуто корректно, избегая резких суждений.
Гала была на десять лет старше Андрея Петровича и ранее работала журналистом, писала об искусстве, выпускала какие-то передачи на областном телевидении, за что ее хвалили начальство и коллеги, затем переехала в Питер, но прежних лавров на журналистском поприще не снискала, вышла на пенсию, но в свои шестьдесят с небольшим лет продолжала работать, периодически публикуясь и в столичных изданиях.
Этот ее приезд в столицу также был связан с публикацией каких-то материалов в известном журнале и оставшееся свободным время, до отправления вечернего поезда в Питер, она решила посвятить брату.
Во время их встречи, в кафе, недалеко от Ленинградского вокзала, в свойственной ей эмоциональной манере, она поведала Андрею Петровичу о том, что все люди теперь поделились на либерастов и ватников, между которыми проходит главный водораздел нынешнего времени.
Гала вкратце рассказала о различиях между двумя вышеназванными категориями и гордо заявила, что причисляет себя к ватникам, не считая это название уничижительным, чего не могла сказать о названии оппонентов, поскольку как филолог, прекрасно понимает этимологию его происхождения.
Андрей Петрович немало удивился, использованию его интеллигентной сестрой подобных словечек и попросил ограничиться кратким и емким определением этих социальных групп, поскольку в своих предыдущих объяснениях она использовала взаимоисключающие, а иногда, даже, парадоксальные понятия и определения, с точки зрения наук об обществе, чего Андрей Петрович, будучи дипломированным философом, принять не мог. На что сестра ответила с раздражением: «Какие тут еще нужны определения!».
В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что Гала, при помощи незамысловатых лекал, определила к какой из этих двух категорий относятся все ее знакомые, из-за чего большая их часть перестала с ней общаться. Сначала, она по этому поводу расстраивалась, но потом увидела позитив – ей стало понятно кто есть кто.
Андрею Петровичу показалось странным, что за предыдущие шестьдесят с небольшим лет жизни ей не представилось возможности разобраться в своих приятелях и только сейчас для сестры наступил момент истины, но, как обычно, свои сомнения оставил при себе.