Я слегка изменил температурное поле на участках его тела. Защитные уравнения, позволяющие Роганкову обходиться в аудитории без скафандра, были нарушены.
Он схватился за горло, упал на колени и захрипел.
Я присел рядом:
- Как ощущения?
Вопрос был издевательским. В таком положении он не мог говорить. Каждый удар сердца приближал его к неизбежному концу: помимо ядовитой атмосферы на него обрушилось избыточное давление. Да и гравитация планеты, к слову сказать, значительно превышала земную норму.
- Каково это, быть низложенным? Каково это чувствовать себя богом, а через секунду - червём, раздавленным собственной оболочкой?
Он молчал. Но смирения в его взгляде не было.
Я шевельнул антенной-усиком, и ему полегчало.
- Это... вы? - с заметным усилием пробормотал Дмитрий. - Нельзя же так людей пугать, право... я, кажется, брюки обмочил...
Это была ложь. Штанов у него не было. А набедренная повязка была суха, как та тряпка, с которой началось наше знакомство.
Одна моя часть вместе с фантомом Роганкова вернулась в аудиторию, где я извинился за инцидент, и лекция была благополучно, в лучших традициях науки, осмеяна и осуждена на забвение, в то время как наши реальные личности скользнули к началу начал - к сингулярности Вселенной моего нового ученика.
***
Я зачерпнул протоматерию из зародыша Миромашины и небрежным броском измазал небытие системой уравнений. Потом выкрасил синим цветом опасные участки краевых условий:
- Через восемнадцать миллиардов лет в твоём мире изобретут мины, которые будут приводиться в действие потревоженной натянутой струной. Такие устройства назовут «растяжками». Ты должен хорошенько запомнить «растяжки» уравнений Миромашины, иначе превратишься в арбуз, который упал с девятого этажа на бетонный двор. Оставь свои шуточки, смертный, и ясно скрепим договор. Тебе понятно, что я только что сказал?
По-видимому, парень во всех подробностях увидел злополучный арбуз после падения, потому что быстро ответил:
- Да, - и покосился на злобную пульсацию сингулярности. - А почему эта штука не взрывается?
Я был счастлив от его наглости.
- Я беру тебя в ученики. Обращаться ко мне будешь «друг». Это понятно?
- Да.
- Теперь этого недостаточно!
- Да, Друг.
- Прекрасно. На время тебе придётся оставить эту шутиху, - я задул уравнения, и они сверкающей пудрой втянулись в сингулярность. - Нас ждут действительно важные дела...
- Друг?
Поскольку это был его первый вопрос, я благосклонно кивнул.
- Если можно... - он замялся. - Друг, один вопрос?
- Давай-давай, - подбодрил я его. - За один вопрос ничего не будет.
- Что это за функции, и зачем растяжки?
- Функции? Добро и зло, конечно. Первого всегда должно быть больше, при всей кажущейся симметрии. И трогать это условие нельзя. А растяжки... - я задумался, - это как проверка на зрелость.
- Какая проверка, Друг? - от любопытства он даже вытянулся, стоя на цыпочках, что в условиях «до начала всего» сделать было очень непросто. - Не понимаю.
- Чувство меры, конечно, - устало ответил я. - Создавай мир, владей миром, управляй... делай что хочешь. Но добра должно быть больше.
- Но как их отличить? - изумился мой неофит. - Что хорошо одному, смерть миллионам!
Это был третий вопрос. Слишком много для первого раза. Поэтому я не ответил. Но то, что мой чертёнок охладел к антигравитации, сингулярности и прочим детским забавам, изрядно грело самолюбие.
Мой ученик! Помощник. Настоящий. Выстраданный!
Теперь будет с кем заниматься взрослыми проблемами. Как отделить добро от зла, например...