Еще?
Иного не дано!
Отчаянно, лихорадочно Грэм перетряхивал память до самого дна, очень мелкого дна. И все время повторялось одно и то же — шли воспоминания лишь последних двух дней, лишь то, о чем он думал или что вспоминал после того странного дождливого вечера. Иного не дано.
От внезапно нахлынувшей слабости у него подкосились ноги. Он сел и прислонился спиной к неестественно красной кирпичной стене. Он-то думал, что нашел оружие против всемогущих «игроков», а оказалось, они всего лишь играли с ним, а когда им это надоело — отняли у него память. Чего же им надо? Окончательно сломить его личность, превратить его в бездушную куклу? Может быть, это от него и требовалось — безропотно воспринимать любую игру, любое надругательство над телом и душой? Приспосабливаться к той жизни и оставаться там, куда его отправят, если понадобится — навсегда смириться с образом тролля в зеленом костюме с красным капюшоном и удовлетвориться компанией Микки и Гуффи, поросят и волка, злобной летающей старушенции… Тогда, наверное, и воспоминания появятся, наверное, его оставят в покое, насколько это возможно, пока играют другие фигуры, а он ждет своего хода.
«Ну и что? — с горечью подумал он. — Это тоже жизнь». Надо только сдаться и поверить в то, что он действительно тролль, а все остальное — сон, давнее видение. Нет космических кораблей и далеких планет, нет миссии и кабинета Хуана Ивановича Смита. Он — тролль Грэм, родившийся в этом лесу…
Да, он родился в сказочном лесу, во мраке густых сосновых чащ, и ласковый ветер качал его хрустальную колыбель. Огромный черный кот пел ему колыбельные песенки, а маленький тролль тянул ручонки к кусочку голубого неба над головой, и вечерами нежная фея-мама сыпала ему в колыбель горсти звезд, он их сосал, и у них был вкус мятных конфет. Когда он немного подрос, старый, грузный, но добрый отец водил его по лесу, волоча по земле длинную седую бороду. Духи подземелья распахивали двери ревниво охраняемых сокровищниц, чтобы поприветствовать престолонаследника леса, и даже злобная Баба Яга (да, так зовут летающую старуху) умилялась и беззубо гукала, рассказывая ему сказку про избушку на курьих ножках…
Ха!
Что-то неуловимо знакомое шевельнулось где-то в глубине. Грэм взревел злобно, торжествующе и вскочил на ноги. Вот так! А теперь еще воспоминания, еще!
И опять чей-то испуганный голос советовал ему остановиться, но карусель воспоминаний набирала обороты. Кто-то упорно не хотел давать ему эти эрзац-воспоминания, но не имел власти остановить начавшийся процесс. Таков был закон этих миров — они должны были или обеспечить Грэма памятью, или хотя бы чем-то ее заменить. Перед его мысленным взором замелькали сказочные поляны, домики гномов, кроткие красавицы, изгнанные коварными мачехами, старые мудрые короли, добродушные и хитрые крестьяне, злые великаны, храбрые рыцари, дриады и наяды, прячущиеся в озерах и лесах, дороги, ведущие в далекий Диснейленд, где живут Микки и Мини, кот Феликс, матрос Папай, глупый пес Гуффи и утенок Дональд, но это был город двадцатого века. А есть и более старые города, в них живут принцы и короли, там Золушка и Снегурочка, Кот в сапогах и Бременские музыканты, а вот опять лес, в нем порхают, перелетая с цветка на цветок, эльфы с радужными длинными крылышками, и Красная Шапочка идет в гости к бабушке…
Его память была похожа на сосуд с водой, висящий на тоненькой нитке. Каждая новая капля усиливала натяжение нити. Он чувствовал, как каждый новый образ натягивает ее еще, еще чуть-чуть…
Наконец нитка не выдержала и оборва…
7
…доски пола гудели у него под ногами, а он все бежал, бежал, бежал в толпе странно одетых людей. Все неслись ему навстречу, к… (куда? к перронам вокзала Виктория?). Грэм не знал, куда он попал после нового перелета сквозь пространство, после бесчисленных галлюцинаций. В голове тупо пульсировала какая-то неясная мысль, что-то захлестываемое смутной злобой. Он должен был спешить, и он спешил, расшвыривая локтями устремленную навстречу толпу. Дамы в длинных, до пят, платьях и замысловатых шляпках возмущенно чирикали ему вслед, господа в цилиндрах или котелках злобно грозили тросточками. Он не обращал на них внимания. Он бежал.
Попытался остановить чье-то тело, но не успел. Его охватил страх. Впервые он попадал под действие сил, с которыми не мог совладать хоть сколько-нибудь. Словно несся в колеснице с взбесившимися конями, и ему не оставалось ничего другого, кроме как ждать, когда закончится этот сумасшедший бег сквозь толпу, к выходу из огромного старого здания.
Рубаха стала мокрой от пота, жгучая влага пропитывала подкладку его нелепого серого костюма, серый цилиндр чудом держался на голове. Перед зыбким, словно чужим взглядом мелькали отрывочные картины — спешащие пассажиры с пухлыми кожаными чемоданами, мрачные носильщики, согнувшиеся под тяжестью багажа, закопченные стеклянные своды высоко вверху, маленькие магазинчики по углам, витрины, за которыми люди в старинных костюмах пили чай или, смущаясь присутствием посторонних, жевали бутерброды…
Толпа поредела. Невероятным усилием воли Грэму удалось взглянуть в сторону, и он увидел бегущего рядом с собой огромного черного датского дога. В морде собаки, в очертаниях тела животного было что-то знакомое, и, скорее интуицией, чем разумом, он почувствовал, что это Дебора.
По широким стертым каменным ступеням он выскочил на улицу, на кишащую народом привокзальную площадь. На брусчатке ждали десятки черных экипажей, запряженные двойкой лошадей. Грэму они показались просто смешными, но тот, другой, в теле которого он сейчас пребывал, находил их самым лучшим транспортным средством. В несколько прыжков он очутился у ближайшего… (как его там? кэба?) и юркнул в купе. Дог с высунутым языком расположился у него в ногах.
Извозчик наклонился с козел и лениво осведомился:
— Куда едем, сэр?
Не переведя толком дух, Грэм уже сообщал, почти крича, знакомо-незнакомый адрес, хрипло добавляя:
— Получишь гинею, если поторопишься!
Длинная плеть хлестнула лошадей. Кэб затрясся и понесся вперед по неровной брусчатке. Колеса оглушительно тарахтели, вся повозка тряслась, но тем не менее привычному к космическим скоростям Грэму казалось, что они летят вперед со страшной скоростью. За стеклами окон мелькали старинные здания, трех- или четырехэтажные, построенные из камня или кирпича, на перекрестках стояли полицейские в смешных яйцевидных шлемах.
Здесь ничто не было ему знакомо. Костюмы, фасады, средства передвижения — все выглядело странным и невиданным. И все же это была Земля. Может быть, Земля какой-то другой эпохи, но это не имело такого уж большого значения. Если неведомые силы перестанут мотать его по разным пространствам, а начнут лишь менять эпохи, у него останется шанс рано или поздно вернуться в свой мир, в мир, который он знал.
Он попытался проникнуть в мысли того, другого. Мыслей не было… Как его зовут? Да, вот его имя. Джон… Джон Уилбери…
Джон Уилбери сидел на жесткой скамье, бессильно откинувшись назад, и трясся вместе с кэбом. В голове у него все смешалось — отчаяние и гнев, злоба и бессилие, надежда и страх. Он не мог думать, не мог даже пошевелиться. Его парализовало ожидание чего-то неизбежного.