Надя Яр
Червь
Благодарности:
— Елене Михайлик (Антрекоту) за беседы, в ходе которых мне стала ясна логика этой системы
— Юрию Белянскому за неоценимую критику
Ещё во вторник Ка явилось во сне эхо грядущей гибели. Он лёг после работы вздремнуть — и увидел серую пустошь, пышную помойку здания, ощутил гнетущие взгляды из ничего. Дневные сны Ка часто бывали тяжелы, а может, такими были все его сны, лихорадочные видения переутомлённого менеджера нижнего звена. Дневные сны он просто чаще запоминал.
В среду он, как всегда, ехал с работы домой. Жара тлела, и Ка понемногу начинал злиться. В первый раз за июль он решил было плюнуть на ресторанный соблазн и дёшево пообедать, но ему не везло. По обочинам не видно было ни кафе, ни даже завалящего бистро. Район был пуст и сер. Коробки нежилых зданий замаскировались убогими метёлками городских тополей. Заборы были символические — заходи не хочу, на собственный риск. Внутри серых параллелепипедов что-то шевелилось, там шла таинственная жизнь, не кажущая за ограды носа. Машина Ка наматывала на колёса кварталы этого плоского ландшафта.
Потом он углядел в недрах какого-то двора ларёк. Ка затормозил, припарковался, а потом выглянул из окна и тут же пожалел, что не проехал квартал. Здание напротив напоминало мусорный бак. Оно исподволь расползалось по земле, тщась заразить окрестность, город и страну грудами синих мусорных мешков, нагромождением антенн на голых балконах, провисшими верёвками с бельём, концлагерного вида клетками, в которых коротали жару мятущиеся грязно-белые куры, свастиками и граффити на стенах и прочими продуктами помойной жизнедеятельности. Обитателей здания — язык не поворачивался назвать его домом — нигде не было видно, но Ка почувствовал на себе неприятно тяжёлые взгляды, как только покинул машину. Эти взгляды не отпускали его, пока он запирал двери, нарочито беззаботно шёл к ларьку и покупал у жирной рожи на немытой тонкой шее свёрток фольги с шаурмой. Всё это вызвало у Ка чувство, напоминающее страх, и, может быть, именно поэтому он не уехал прочь, чтобы несколькими кварталами дальше избавиться от шаурмы и спокойно пообедать в ресторане, а взял у продавца подозрительно пыльную тарелку, стал у стойки и упрямо сьел неожиданно вкусное содержимое фольги. Мягкий тёплый свёрток истекал жирным соком в его руках. Ка вытер пальцы платком, кляня свою так некстати возникшую экономность. Это мой родной город, сказал он себе, без спешки отходя к машине, и здесь совершенно не от чего бежать, но почему-то сам себе не поверил.
Отъехав квартала на три, Ка заметил, что за время стоянки с машины пропало правое зеркало заднего вида.
Ночью Ка плохо спал, маялся животом, а потом пришла суббота, долгожданная поездка на озеро и расплата.
Жара плавила в городе асфальт. Одна дорога оказалась тупиком, вторую как раз перекрыли во имя ремонта труб, но Ка проявил упорство. Проболтавшись в салоне старого автомобиля в четыре раза дольше, чем заняла бы поездка на метро, он изошёл семью потами и всё-таки добрался до Бадензее. После этого ему стало везти. Так ему показалось. Место для парковки нашлось само собой. Ка вышел из машины, судорожно втянул в себя воздух и наконец смог оценить этот пригород. Деревенского типа местность пестрела коровами, уютными домиками и полями, а на съезде в зыбкой тени кустарника отдыхало большое семейство кошек. Все члены прайда были того грязно-бурого цвета, который на кошках зовётся серым, и красовались своими скромными орденками, коричневыми полосками. Почему-то их вид тронул Ка. Очарованный, он приблизился и взял на руки котёнка. Миниатюрный котик длиною сантиметров в двадцать пять мгновенно завибрировал в руках Ка, словно игрушечный моторчик.
Вода в озере была чиста и слишком тепла. Ка с упоением бултыхнулся в неё, смыл плёнку пота и поплыл вдоль буйков. Он хотел оставить позади мелководье, где изжаренные солнцем родители пасли своих крикливых детей. На середине озера он из озорства погнался за уткой и узнал, что даже маленькая утка запросто даёт фору такому пловцу, как человек. Ка погнался за другой уткой. Она решила не утруждать себя скоростью, приподнялась, нырнула и вынырнула подальше, как пластиковая игрушка, которую ребёнок опустил в воду и выпустил из руки. Ка вернулся на берег и лёг на полотенце, чтобы подрумяниться в косых вечерних лучах. Песок был грязноват. Ка лениво дремал, полуоткрытым глазом наблюдая за утками и за тем, как пустеет пляж и исчезают дети, невыносимые крикуны, которыми почему-то принято умиляться… Он начал переворачиваться на спину и вдруг почувствовал, как что-то чуждое, живое и независимое от его желаний дёрнулось у него в животе. Жизнь Ка приподнялась, как утка, и нырнула в глубину.