Теперь дело за дипломатом. Оклеенный картинками, как чемодан кругосветного туриста, кейс валялся под столом и если бы был оставлен там открытым, то все та же вездесущая пыль заполнила бы его до краев, а потом стала бы высыпаться из него, пока не погребла окончательно. Слава прикинул - сколько же дипломат мог там проваляться со вчерашнего дня. Выходило до жути много, и он пошел на кухню за тряпкой. Мама мыла посуду, Катька в некотором изумлении листала "Родную речь" и зачитывала избранные отрывки про девочку Клаву, которая решила не ходить в школу и на беду для своего душевного равновесия и покоя встретила мальчика, боявшегося собаки. Слава не понял к чему это - задали на сегодня, или Катька развлекает маму, но спрашивать не стал, взял полотенце, намочил край в горячей воде и принялся оттирать чемоданчик, брезгливо сгребая с крышки волокнистые катышки и хлопья.
Так, что на сегодня нам необходимо? Он сверился по чистому дневнику с единственной надписью над правилами его пользования "Ярослав Клишторный", но ничего, естественно, на этот счет не нашел, побросал на всякий случай в дипломат "Физику", "Химию", "Английский язык", "Биологию", "Начала анализа" и "Тригонометрию", да сунул соответствующие тетрадки и еще пару чистых, на случай, если будут уроки литературы или географии. Получилось слишком тяжело и пришлось выбросить "Химию", хотя что-то подсказывало - сегодня уж она попадется обязательно. С Катькиным портфелем, не уступающим Славиному по цветастости, но превосходящий по блеску катафотов, было проще. Ассортимент и номенклатура уроков, тетрадей, карандашей, фломастеров и ручек у второклассников оставались неизменными изо дня в день, нужно было только контролировать выполнение домашних заданий, своевременное и полное заполнение дневника, отвечать на письменные послания учительницы и выкидывать жвачки, фантики, комиксы, открытки, в общем все то, что отвлекает от учебы, увеличивает вес портфеля и сутулит неокрепший детский организм.
В "Математике" Слава обнаружил коллекцию вкладышей к жвачкам о приключениях Отто и Алвина и ради интереса пересчитал их. По слухам полный комплект состоял из пятидесяти различных фантиков, здесь же их было сорок восемь, не считая двойных, видимо - обменного фонда. Забавные истории глуповатой зеленой обезьяны и помеси утки с пингвином увлекли Славу, тем более что здесь были такие раритеты, как "барашки", "парикмахерская", "груша", "посылки", и он, даже, не поленился достать немецкий словарик, чтобы прочитать диалоги.
За этим занятием его и застала Катька уже облаченная в унылую черно-коричневую форму с белым воротничком и большим октябрятским значком. Она тут же отобрала фантики, засунула их в кармашек передника, и показала язык.
- Тогда сама собирай портфель, - мстительно сказал Слава и показал на вываленные на кровать учебники и тетрадки.
- А тебя никто и не просил их вытаскивать, - отпарировала девчонка. - Сам досмотр производил, сам и складывай, жандарм несчастный. А я прекрасно и без портфеля обойдусь.
И ведь обойдется. Это был какой-то странный "бзик" у вполне вроде бы нормального ребенка - складывать портфель она категорически отказывалась, не поддаваясь ни на какие посулы, уговоры, лесть и угрозы. Однажды, эксперимента ради, Слава, с благославления мамы, действительно не собрал ей портфель и Катька действительно пошла в школу без ничего. В итоге он за это и поплатился, так как на второй перемене его отыскала Катькина учительница и потащила к завучу, где они потом долго и нудно выясняли обстановку в семье Клишторных и убеждали внимательнее относиться к сестре. С тех пор Слава зарекся и, не вступая в пререкания, покорно все сложил на место, ссыпал туда пфенниги и фантики и вручил сумку ребенку.
Катька и Слава уходили всегда вместе, но после ритуального махания руками маме их дорожки расходились. Слава нырял в арку и шел к Марине, а Катька вообще направлялась в противоположную сторону от КПП, где на пяточке должен был уже стоять школьный автобус. В последнем подъезде их последнего дома, находившийся по странной прихоти строителей с обратной стороны, жили Катькины подруги и приятели. Там, на детской площадке, сооруженной совсем недавно, на врытых в землю разнокалиберных шинах они собирались поутру в свой клуб, и уже всей гурьбой двигали к автобусу. Когда Слава шел к Марининому дому, он видел сидящие фигурки, слышал крики, смех и игривый девчоночий визг.
На улице слегка рассвело, но именно таким рассветом, который еще больше скрадывает окружающий мир, надувает вялый шарик дня, но на его обвисшей резиновой оболочке городок выглядит каким-то нечетким, сморщенным, крошечным, а в бороздах реальности таится мрак. Пришлось постоять на крыльце, пока глаза привыкли к отступающей ночи, да немножко поежиться, отдавая осеннему холоду дань частью впитанного телом тепла дома и печки. В соседнем подъезде тоже хлопнула дверь и по булыжникам застучали каблуки. Кажется это была Кристина, редкостная дылда в их классе. Вслед за ними вышел толстый, важный, надутый Андрей. Он зевал, моргал маленькими хитрыми глазками и не собирался здороваться.
- Как спать хочется, - пробормотал он в темноту. - Только засыпаешь, а уже вставать пора. А еще и по субботам учимся. Мрак какой-то.
Помимо крабов, Андрей был известен своим проектом пятидневки, которым замучил учителей, директора, родителей, да и детей. Почему-то он был уверен, что в первые годы его учебы школьники на вполне законных основаниях отдыхали по субботам, но потом хитрые учителя решили поменьше нагружать себя и теперь мучают бедных учеников, которым так хочется гулять. Сначала его лекции и призывы дети воспринимали на ура и даже старшеклассники поддались на эту провокацию. По мысли крабовода действовать надо было настойчиво, упорно, уверенно, но без насилия и хулиганства. Широкая агитация среди контингента учителей, с его точки зрения, была идеальным средством борьбы, но идеи категорически отказывались овладевать массами. В результате дело затянулось, заглохло, заросло травой и потеряло всякую перспективу. Ряды сторонников поредели, а мстительные десятиклассники нередко отвешивали Разумному оплеуху.
- А ты днем спи, - посоветовала серьезно Катька.
- Поспишь тут, - по инерции пробормотал Андрей, но потом, сообразив от кого исходит столь дельный совет, разозлился. - Зат...
Слава выглянул из-за угла, где уже собирался закурить, и укоризненно посмотрел на Андрея, тот поперхнулся, почесал уже занесенной рукой затылок, кивнул и нарочито медленно пошел вслед за Кристиной.
Катька прыснула и показала спине Разумного такой длинный язык, что он напомнил Славе слишком эмоциональный смайлик в фидошной конференции. Люди на такое анатомически не способны. Отсыревшая сигарета наконец распалилась, но табак почему-то отдавал ароматом чая, причем не цейлонского и не индийского со слониками, а какого-нибудь грузинского - с богатейшим набором различных пород деревьев. Слава набрал полную грудь этой дряни и выпустил в до сих пор раззявленный рот ребенка густой синеватый поток, от которого маленькое чудовище зашлось в кашле, а брат отвесил все-таки причитающийся ей подзатыльник.
- И много на это труда ушло? - спросил он, разглядывая сигарету без всяких признаков ее потрошения и повторного набивания. Ювелирная работа. Косячок.
Катька сморщилась и впечатала свой кулачонок ему в живот с такой силой, что если бы он не среагировал и не сделал шаг назад, то внутренностям не поздоровилось.
- Дурак! - крикнула она со слезами. - Я хочу курить и я буду курить, и проваливай к черту ебать свою рыжую стерву!