Несколько раз атака начиналась и захлебывалась, викинги откатывались под ударами огня, оставляя повисшие на шипах гвардейских щитов тела своих товарищей. Топоры и копья отскакивали от закованных с ног до головы пехотинцев, а тучи стрел заставляли держаться атакующих на почтительном расстоянии, выжидая момента, когда закончится их очередной запас, легкие лучники спрячутся за шеренгами и тогда можно будет снова наскочить, ударить, попытаться столкнуть этих железных и словно вросших в землю людей.
Из громадного храма позади них доносились песнопения и такой плач, что и у самого бессердечного негодяя должны были вызвать потоки раскаяных слез, но запах золота заглушал голос разума и совести, и дружина Улафа опять кидалась на приступ. Алчность против воли, меч против огня, хитрость против долга.
Весть о заминки около храма Софии застала Улафа во дворце. Такого богатства викинги еще никогда не видели - громадные сундуки, набитые драгоценностями, неподъемные книги, окованные золотом и с золотыми же рисунками, стены, инкрустированные рубинами и жемчугом. Самый последний раб носил здесь перстни на пальцах и поэтому не был пощажен никто, даже раб. Кровь - вечная спутница богатства, она покрывала уже ковры и лестницы, мечи, напившиеся ею, не держались в руках и выскальзывали, так что приходилось обтирать их шелками, или купать в бассейнах с плещущимся вином.
Чудные звери выли в расположенном в саду зверинце, а сидящий в глубокой яме дракон с обрезанными крыльями дышал огнем на незваных гостей. Словно смерч проходил по палатам дворца, оставляя позади себя изуродованные тела, голые стены и кровь. Все, что блестело, немедленно вырывалось, вырезалось, выковыривалось из своих мест, заворачивалось в парчу и волоклось на корабли. Жители обезумели от страха, варвары лишились разума от золота.
Именно во дворце Улаф увидел впервые медного болвана. Тот стоял на страже опочивальни и бестолково размахивал четырьмя руками, стараясь достать ловких нападающих. Викинги смеялись над его медлительностью и метали в болвана подвернувшиеся кувшины. Наконец им это надоело, они толпой бросились на четырехрукого стражника, повисли на нем, раскачали и опрокинули на спину. В боку у болвана открылась дверца и оттуда хлынула горящая жидкость, урод задергался и затих. Улаф приказал обвязать это чудище коврами и доставить на корабль. На потеху он сгодится.
Гонцы подробно описали конунгу творившееся у храма, и у Улафа не повернулся язык приказать отступиться, так как мол и так достаточно собрано добычи и корабли отяжелели, словно беременные женщины. Первая жажда наживы была более или менее утолена и теперь хотелось схватиться с достойным врагом, а не с жирными кастратами. Волк распорядился срубить в саду самое большое дерево и поставить его на колеса, благо что колесниц и лошадей здесь было в достатке. Были собраны самые могучие бойцы и отряд выступил в сторону Софии - последнему бастиону сопротивления в городе.
Христианский бог отвернулся от своих подданных. Пришедший с севера Тор-молотобоец на время занял его место, согнав бывшего раба, истощенного муками на кресте, с его небесного трона, рассевшись там и с хохотом пуская молнии в обезумевших людишек. Тьма, застлавшая разум людей, больше не находила в них просторного пристанища и быстро заволакивала город. Стон, плач и рев были подхвачены волнами и ветром, а в воздухе висели соленые слезы. Пришли ночь, буря и дождь. Сквозь потоки воды трудно было что-то рассмотреть, но проводники умело вели отряд Улафа.
Тяжелый и неповоротливый таран задерживал движение, лошади оскальзывались и ломали ноги, и тогда людям приходилось впрягаться в упряжь и тащить, тащить, тащить неподъемное орудие сквозь узкие улочки, так что непрочные дома рушились от случайных ударов срубленного дерева. Колеса почти не касались вымощенных камнем дорог, перекатываясь по мертвым телам, отчего к противному скрипу добавлялся жуткий хруст ломающихся костей. Если кто и пытался укрыться среди трупов, то тяжелая повозка с торчащими во все стороны грубо обрубленными сучьями было последнее, что он мог разглядеть в своей оставленной богом жизни.
К отряду присоединялись потерявшиеся во время схваток и грабежа, и к храму Софии подошло не меньше пяти тысяч варваров.
Гвардия Игнатия стояла непоколебима среди гор убитых и широких луж огня, которые не мог загасить и ливень. Словно заградительный частокол поселения темнел впереди, ощетинившись острыми кольями и факелами против голодной волчьей стаи. Из раскинувшегося позади храма доносились молитвы, слышался липкий запах страха и золота.