Марина освободилась от его рук, встала и принялась отряхивать с анарака не успевшие в него впитаться капли. Натянув капюшон, она слезла с крыши, спрыгнула на землю и сказала ему, рассматривая свои кроссовки:
- Мы отсюда никогда и никуда не уедем, Слава. Ну что, побежим?
Он не сразу понял в чему относятся ее последние слова и сообразил только тогда, когда она уже побежала к вымощенному булыжниками спуску к медпункту, занимавшему первый этаж правого крыла казармы. Там она затерялась среди зарослей турников, шведских лестниц и прочих причиндалов спортивной площадки, но Слава не стал ее догонять.
Городок постепенно оживал. На плацу появились первые бегущие солдаты, несмотря на дождь и холод обнаженные по пояс, обутые вместо тяжелых кирзовых сапог в кеды и кроссовки, что выдавало в них старослужащих, а смотрелись они от этого достаточно забавно. Слава спрыгнул с броневика, помахал знакомым и медленной трусцой тоже направился к спортплощадке, наискось через плац, пробежав по пожухлой траве газона и ходу шлепнув ладонью по мокрой и скользкой черной коре высоченных лип, посаженных в один ряд, как будто и их выстроили на парадный марш. Через двадцать лет от них ничего не останется, как ничего не останется от военного городка, трибуны, планшетов и тысячи других вещей. Из высокого полукруга выхода казармы, бывшей в незапамятные времена домом для рейтарской конницы вытекали зевающие солдаты, строясь для утренней пробежки и ежась от порывов дождливого ветра.
- Эй, Слава! - окликнули его из редкой группки дембелей, ленивыми галками рассевшихся на лавках, когда он примеривался к турнику и стирал с блестящей перекладины дождевые капли, от которых при подтягивании жутко мерзли пальцы. Это был Сергей, с которым они часто боролись в спортзале и в охотку терзали измочаленную боксерскую грушу.
- Здравствуй, Сергей, - пожал он его руку. - Сейчас, подожди. Выполню сегодняшнюю норму, - он подскочил, удобнее ухватил ледяную металлическую палку, и стал подтягиваться, ощущая как разгоняется в мышцах застоявшаяся кровь, как ему, после долгого сидения на броневике, становится тепло, а в голове - относительно пусто, то есть он снова входил в то привычное состояние, в котором и должен был находиться самый обычный школьник, ученик девятого класса сорок седьмой школы Группы советских войск в Германии С.Клишторный, без особых талантов и дарований, твердый хорошист и никудышный товарищ. А родители еще удивлялись - откуда у него столько силы воли подниматься каждый день в пять утра и в любую погоду бежать, бежать, бежать до полного изнеможения. Это не сила и не воля, это избавление, очищение, необходимое вживание в роль, точнее не в роль, так как жизнь, даже здесь, все-таки не театр, а возвращение в самого себя. Именно поэтому он давно разлюбил спать.
Сергей выбросил окурок, взял в каждую руку по траку и принялся их выжимать, громко вдыхая и выдыхая, обливаясь дождем и потом, покрывшими его лицо и торс такой плотной сеткой капель, что казалось он стоит не на улице, под ударами октябрьского ветра, а потеет где-нибудь в дьявольски горячей сауне. Слава, перестав подтягиваться, закинул ноги на перекладину, отпустил руки и повис вниз головой. Анарак съехал немного со спины, но было даже приятно почувствовать холод разгоряченной кожей. Да и мир предстал в несколько необычном виде - вырастающий из черной и коричневой небесной тверди дощатый забор, испачканный солидолом, с повисшей внизу ржавой колючей проволокой, свесившиеся остроконечные красно-черепичные крыши немецких домиков, корни яблочных голых крон. Все это нависало над близкой, текучей, мрачной землей с миллионами бьющих вверх мелких фонтанчиков, теперь беспрепятственно забирающихся под одежду. Руки не доставали до мутного зеркальца небесной лужи, собравшейся в ямке под турником, но в его коричневой глубине можно было увидеть собственную физиономию, морщинистую и старую.
Усевшись на железках для качания пресса, они курили "Яву" и попеременно позевывали, заражая друг друга. Говорить особо было не о чем. Он рассказал о подружках, о новом гаштете, Сергей, как обычно, ругал ротного, умудрившись при этом не использовать ни одного матерного выражения, расписал подробно навороты своего дембельского альбома, о котором Слава так много слышал, но еще ни разу не видел, потом они поспорили о преимуществах "семьдесят двойки" против "абрамса", а так как Сергей, несмотря на двухгодичную службу в номерных самоходных гробах и попадание не в одно неприятное и чреватое чэпэ (в последний раз на учениях его машина каким-то образом, несмотря на гироскоп, черпнула дулом земли, а потом командиру танка пришла в голову идея выстрелить по мишени), оставался большим поклонником советских бронетанковых войск, то Слава принялся расписывать преимущества американцев, особенно проявившиеся во время "Бури в пустыне", а Сергей, конечно никогда еще не слышавший ни о каких бурях, горячо защищал первоклассную отечественную технику.