Я не помню, как именно мы достали ЛСД, однако я почти уверена, что его раздобыла именно я, поскольку Стив никогда раньше не принимал кислоту. Я вспоминаю, как я вынула из кармана две завернутые дозы и показала их Стиву, думая, что мы разделим одну на двоих. Однако это было не то, что мы оба хотели, и мы проглотили по целой, хоть и довольно небольшой, дозе. И затем начали ждать.
Мы сидели на лестничной клетке под перилами двухэтажного здания гуманитарного факультета в волнительном ожидании. По крайней мере, я чувствовала волнение. Стив впервые принимал ЛСД, и, хотя он много прочел о последствиях, он казался испуганным, пока мы ждали наступления эффекта. Вдруг совершенно неожиданно он начал говорить мне, что я должна буду сказать ему «не важничать», если он начнет «вести себя импульсивно». Слово «важничать» было таким шекспировским, гиперболизированным, но при этом величественным. Однако затем он сказал, что хочет, чтобы я потренировалась произносить фразу «не важничай», чтобы быть готовой справиться с «этим». Быть готовой к чему? Я не имела ни малейшего представления, о чем он говорит. Все это было странно и приводило меня в смятение. Однако он проявил крайнюю настойчивость, и я согласилась.
– Не важничай, – сказала я.
– Нет. Ты должна произнести это более убедительно, – говорил он с абсолютной серьезностью.
– Хорошо, – ответила я. – Хм-хм… А НУ ПРЕКРАЩАЙ важничать.
Это тоже не произвело на него должного впечатления.
– НЕТ, – Стив повысил голос. Он постепенно терял терпение, однако пытался быть вежливым. – Попробуй снова. Это очень важно. Ты не сможешь остановить меня, если не будешь сильнее.
– Остановить что? – я с тревогой рассмеялась. Все это выходило уже за все возможные рамки.
После моей третьей попытки он встал и снова повторил свою фразу, старательно пытаясь объяснить мне, как именно я должна ее сказать:
– Нет! Ты должна произнести эти слова вот так, приложи больше усилий! – Затем он вытянул руку и крикнул: – НЕ ВАЖНИЧАЙ.
Мой бог. Я старалась, как могла, однако все это казалось настолько уморительным, что я расхохоталась. Но Стив не смеялся, лишь смотрел на меня и повторял:
– Говори так, будто ты действительно имеешь это в виду. – Он нахмурил брови: – Ну давай, произнеси эту фразу.
Пытаясь, как могла, я вскоре начала смеяться так сильно, что не могла произнести ни слова с необходимой долей убеждения. Мои попытки не приводили к улучшению ситуации. Наоборот, чем дальше – тем становилось хуже.
Добродушие Стива лишало меня дара речи. Это чувство лишь усиливалось из-за той серьезности, с какой он воспринимал проблему, которую я, по всей видимости, не осознавала. Мне было интересно, как мы собираемся преодолеть разногласия, когда я поняла, что ЛСД уже начал действовать.
– Хей, оно работает! – прокричала я. – Ты в порядке!
Много лет спустя я навестила Стива после того, как он женился. Нашей дочери Лизе было около тринадцати лет, а сын Стива Рид был еще совсем малюткой. Мы все стояли снаружи его дома в Пало-Альто и собирались отправиться на прогулку, когда без всякого предупреждения Стив со скоростью пулемета начал выкрикивать в мой адрес самые обидные, нелепые и ужасные замечания. Это оказалось очень неожиданно и неприятно. Он говорил что-то о том, почему я полное ничтожество как человек. От изумления я опешила. Не важно, как много раз ты сталкивался с таким поведением, к нему никогда нельзя быть готовым. Я притихла, но жена Стива Лорен приказала ему прекратить. Даже она была возмущена таким его поведением по отношению ко мне. Вспоминая тот день, когда Стив впервые принял ЛСД, я думаю – боялся ли он именно этого? Он, должно быть, знал, что способен на такие вспышки гнева, схожие с проявлениями синдрома Туррета. Сегодня я осознаю, что он прекрасно понимал, что способен на такие выходки, и пытался тогда их скрывать, и это разбивает мне сердце.
Однако в тот день много лет назад Стив понял, что ничего ужасного произойти не должно, и погрузился в своего рода нирвану, перестав беспокоиться по пустякам. Мы провели следующие девять часов, играя, разговаривая, изучая лица друг друга, то смеясь, то снова становясь серьезными. Он шутил о себе и обо мне. Заставлял меня смеяться. Заставлял меня задуматься. Это было роскошно. Мы находились под ЛСД и в состоянии такой любви, что все мерцало и вибрировало. Наши поцелуи казались мокрыми и неестественными, и затем мы мгновенно сливались друг с другом. Все расплывалось в розовых цветах. Мы касались век друг друга, чтобы понять новые ощущения. Скрывать было нечего. Никакого страха, никаких барьеров, даже никакого восприятия времени, пока солнце медленно плыло по небу. Такое блаженство длилось до тех пор, пока наши желудки громко не заурчали ближе к концу дня, и мы поняли, что не ели весь день и умираем от голода. Затем нас ждало еще одно приключение: мы отправились от базового лагеря гуманитарного факультета до ближайшего фруктового сада на углу Стеллинг и Хоумстеда (к сожалению, его там больше нет), чтобы нарвать абрикосов – единственную пищу, которую мы ели тогда. И этого было достаточно.