А между тем новости небельцев были вполне достойны ее внимания. Всего лишь сегодня утром сюда прибыл гонец от князя Романа. По словам гонца, когда Вячеслав Владимирович подошел к Турову, его противники разом попрятались, и на новом вече сторонники князя Вячеслава одержали верх. Дворы бояр, которые склоняли туровцев к приглашению князя Юрия, разгромили и разграбили, боярина Ждислава убили, а к Вячеславу Владимировичу отправилось посольство уже от всего города, состоящее из бояр, старост и священников. Послы заявили, что иного князя Туров себе не мыслит, а наглого захватчика готовы привести в цепях. Но сделать это не удалось, поскольку князь Юрий уже сбежал на Червонное озеро, и Вячеслав Владимирович вошел в город, не пролив ни капли чьей-либо крови.
Ростислав сам задавал вопросы гонцу. Иногда поглядывая на женщин, он видел, с каким жадным любопытством Прямислава слушает, и расспрашивал обо всем – о князе Вячеславе, о князе Юрии, о том, что говорилось на вече и после веча. Там решалась и ее судьба. Княгиня Мстислава, поглядывая на Крестю, сочувственно качала головой: она понимала, что для ее юной гостьи война между отцом и мужем несет много тревог и перемен. А Прямислава тайком радовалась, что добросердечная княгиня не догадывается посмотреть на нее и что все ее разнообразные, с таким трудом скрываемые переживания не привлекают ничьего внимания.
Вскоре Крестя запросилась спать, и княгиня велела проводить ее в терем. Здесь для нее освободили горницу, и сенные девки бегали туда-сюда с перинами и одеялами. Княжна Любогнева, или Любуша, как ее называла мать, поднялась из-за стола одновременно с ними и, пока им устраивали лежанки, зазвала гостей в свою горницу – хорошенькую, уютную, как резная шкатулочка с украшениями. Здесь она жила вдвоем с младшей сестрой Ольгой, девочкой лет девяти или десяти, которая по малолетству при гостях не сходила вниз. Видно было, что князь Роман любит дочерей и балует: разноцветные бархатные покрывала на дубовых лавках были расшиты мелким жемчугом, один на другом громоздились ларцы и ларчики, а в красном углу блестели позолоченными окладами несколько икон: Пресвятая Богородица, святая София, святая Феодосия. Различать святых Прямислава была в монастыре научена, и из этого следовало, что крестильное имя княжны Любуши было Феодосия.
Видно было, что княжне хочется о чем-то поговорить с гостьей, но она не решалась, и разговор вела в основном боярыня, жена Симеона Шукши, одного из воевод. Зорчиха в углу шушукалась с нянькой юных княжон, а боярыня расспрашивала Крестю о ее жизни в Берестье, об отъезде, о путешествии.
– Прямо как Забаву Путятичну тебя этот Мирон увез, а князь Ростислав, гляди, и освободил! Да, княжна? – Она улыбалась девочке, и та улыбалась в ответ, словно у них была общая тайна. – Молодец он, Ростислав Володаревич, сокол ясный! И удалой, и вежливый, и веселый! Нам бы в самый раз такой жених! Да, княжна?
– Он уже старый! – подавляя смущенную улыбку, ответила Любуша. – Ему же чуть не двадцать пять лет!
– Ну, двадцать, не больше! – поправила Крестя. – Как раз тебе жених! А вот когда… – Она обернулась к Прямиславе, собираясь привести ее в пример, но увидела ее предостерегающий взгляд и осеклась.
– Вот когда наша княгиня замуж выходила, жених был старше ее лет на двадцать пять! – за Крестю продолжила Прямислава. – Но князь Юрий хоть не половец!
– А хотя бы и половец, что с того? – отмахнулась боярыня. – Главное, чтобы муж был добрый и жену любил. А не так, как…
Она замолчала, но Прямиславе было совершенно ясно, что боярыня имела в виду князя Юрия. Очевидно, за эти годы слухи о его увлечении холопками дошли и сюда.
– И вообще он вдовец! – добавила княгиня. Она не питала к Ростиславу никаких дурных чувств, но перед этими женщинами ей почему-то хотелось его опорочить.
– Кто?
– Князь Ростислав Володаревич.
– Правда ли?
– Сам сказал!
– Уж не молиться ли за упокой души просил? – намекнула Симеонова боярыня. Красота Прямиславы бросалась в глаза даже в подряснике, и опытная женщина немного призадумалась. Что у них там завязалось по дороге?
Горницу приготовили, три гостьи улеглись спать, а внизу, в гриднице, еще долго шумели мужчины. Поскольку дело уже решилось и спешить стало особо некуда, к Вячеславу Владимировичу в Туров послали гонца с вестью о прибытии союзника и дочери, а воевода Честимир угощал князя Ростислава и его дружину.
Устав от поездки, Прямислава сразу уснула: кажется, она уже привыкла засыпать каждый день на новом месте. Оставленное позади село Ивлянка, от которого ее отделяли всего два дня пути, казалось где-то за горами и долами, а Берестье и Апраксин монастырь и вовсе мнились не ближе Цареграда.
Она спала крепко и не видела снов; потом кто-то склонился над ней и осторожно тронул за плечо. Была глухая ночь, и за частым переплетом окошка не было еще ни малейших признаков рассвета.
– Девица! Как тебя? Крестя! Просыпайся! – настойчиво шептал чей-то незнакомый голос.
Прямислава подняла голову. Первая мысль была тревожной: раз будят, значит, опять какая-то опасность! Уж не пришел ли сюда князь Юрий? В горнице было темно, и она смутно разглядела одну из горничных девок, которая вечером стелила им постель и подавала умываться.
– Не спишь? Крестя! – шептала девка. – Встань-ка, выйди, там тебя дожидаются!
– Кто?
– Ну, отрок какой-то перемышльский. Позови, говорит, Крестю. В верхних сенях он.
Прямислава нашарила в темноте подрясник и кое-как оделась. Перечесывать косу было некогда, да и незачем – все равно не видно. Вслед за девкой она вышла в верхние сени и тут увидела свет маленького масляного каганчика[43], который держал Тешило.
– Пойдем-ка! – Он кивнул ей и вслед за девкой стал спускаться по лестнице.
Прямислава пошла, осторожно переставляя ноги на крутой лестнице и придерживаясь за перила. Платок она второпях не догадалась повязать, пояс тоже остался где-то на лавке, выбившиеся из косы пряди лезли в глаза. В гриднице пир уже кончился, но княжий двор был полон народа: кмети Ростиславовой ближней дружины ходили туда-сюда, и по их виду было ясно, что они собираются вот-вот выступить в путь. Дверь из сеней во двор была открыта, впуская свежий ночной ветер. Прямиславу переполняли нехорошие предчувствия: князь Ростислав явно собрался выступать с дружиной, а значит, дела Вячеслава Владимировича не так хороши, как им расписала вечером княгиня Мстислава. И что будет? Им придется ехать с ним? Если бы ей предложили выбор, то Прямислава предпочла бы ехать: как ни странно, за это время она привыкла к Ростиславу и доверяла ему больше, чем почти незнакомым небельским родичам. Ведь он поедет к ее отцу, а именно туда ей и нужно как можно скорее попасть!
Тешило свел ее с лестницы, и прямо у нижних ступенек княгиню прямо в руки приняла знакомая плечистая фигура. От смущения Прямислава споткнулась, так что Ростислав подхватил ее весьма своевременно, снял ее со ступенек, но не выпустил из объятий, и она уперлась руками ему в грудь; она знала, что должна скорее рваться на свободу, но тепло и сила его объятий наполняли ее блаженством, которого она раньше не могла даже себе представить.
– Разбудили тебя, душа моя? – шепнул Ростислав, увлекая ее в тень за лестницей. Тут были горой навалены какие-то корзины, было тесно, но в темноте проходящие в сени и из сеней люди не видели их.
– Ничего, – шепнула Прямислава и наконец выговорила: – Пусти.
Ростислав неохотно отпустил ее, и она отодвинулась, стараясь успокоить дыхание и безотчетно оправляя подрясник.
– Ах, коса-то какая! – Ростислав провел ладонью по ее волосам, которые теперь не прятал черный платок, мимолетно погладил щеку, и это прикосновение снова заставило ее сердце биться сильнее.
– Куда ты собрался-то на ночь? – прошептала она. Чтобы не быть услышанными, они говорили шепотом и стояли друг к другу даже ближе, чем было необходимо, но Прямислава не думала об этом. – Из Турова какие-то вести? Нехорошо там?
– Нет. Не из Турова, из Перемышля. Батюшка мой помирает. Парень прискакал, говорит, князь Володарь три дня лежал, потом смерть почуял и послал за всеми сыновьями. Попрощаться хочет.