Герцогиня немного помолчала, чтобы прибавить торжественности своим словам.
— И кажется, многие ищут до сих пор.
Подойдя к статуе, она заметила у голых ступней Артемиды какое-то яркое пятно, которого раньше не разглядела: это были два еще зеленых апельсина и красный цветок. Она нагнулась, чтобы лучше рассмотреть их.
— Ну вот, теперь я вижу, что и вы поклоняетесь богине, — сказала Рената с улыбкой.
Сестра Анджела была уже в годах и ее объемистые бока распирали черную рясу, но она, как кошка, прыгнула вперед, схватила апельсины и забросила их далеко за кусты у входа.
— Бог с вами, синьора, что вы такое говорите. Должно быть, их ветер сбросил, или зверь какой, или птица.
Монахиня перекрестилась.
— Не понимаю я, что вы там говорите про какие-то выпуклости, я редко хожу в грот. А теперь прошу меня извинить, мне надо вернуться в церковь. Скоро дон Паоло начнет служить мессу, а у меня еще алтари не готовы. Оставайтесь, сколько хотите, заблудиться здесь невозможно. Смотрите только, не уколитесь о мирт.
— Почему вы не расчистите вход?
— Потому что тогда статуя будет видна с Тибра и лодочники начнут судачить про нее и про нас. Кроме того, в июне мирт цветет, как розовый куст.
— Артемиде нравятся его маленькие цветки?
— Нет, но они превращаются в ягоды, из которых мы делаем мазь от глазных болезней. Весь Рим приходит за ней.
Сестра Анджела сделала шаг и остановилась, заметив на земле что-то белое.
— Не вы ли это обронили, синьора? — сказала она, протягивая Ренате маленькую тетрадь без обложки, исписанную ровным мелким почерком.
На первой странице была надпись по-французски: «Les ouvres et les jours». «Труды и дни». Рената с любопытством взглянула на нее:
— Должно быть, это принадлежит Маргарите — моей знакомой. Я сегодня же ей это верну.
И книжечка исчезла в складках черной бархатной юбки.
Когда сестра Анджела отошла, герцогиня снова принялась разглядывать статую, очарованная лицом, черты которого казались жестче из-за черного мрамора, и роскошным телом. Его покрывали несметные богатства: фрукты, животные, драгоценности и бесчисленное множество изображений прекрасных женских грудей. Никакая Дева Мария, никакая святая не обладала таким мощным энергетическим посылом. Рим вбирал в себя все, и монахини из этой затерянной в роще обители взяли на себя сохранение культа Артемиды — Богини Матери.
Рената нашарила в кармане привезенное из Феррары ожерелье из красных арденнских ракушек, которое обычно дарят невестам, чтобы те были здоровы и рожали мальчиков. Она пронесла ожерелье над головой богини и еще несколько мгновений вглядывалась в черное мраморное лицо. Потом вышла из грота и пошла назад по тропинке, держась поближе к стене, чтобы не зацепиться за колючий мирт.
Садовая скамейка из двух оленьих голов из туфа, соединенных мраморной плитой, напомнила ей, что надо бы отдохнуть. Небо заволокло, но холодно не было. Отсюда открывался весь город, красный от кирпичных строений, и Тибр, омывавший зеленоватыми волнами остров Тибертина. Рената вытащила тетрадь и с интересом вгляделась в строчки, написанные по-французски. Это были заметки о статуях, которые Маргарита видела в Риме. Герцогиня поднесла книжечку к лицу, и на нее пахнуло запахом мускуса и вербены. Страницы были перехвачены желтой ленточкой, и она осторожно ее развязала. Ровные строчки мелких, изящных, как виньетки, букв побежали у нее перед глазами. Когда Рената наконец поняла, что читает чужой дневник, то, вздрогнув, инстинктивно отпрянула, но оторваться уже не смогла: рассказ Маргариты буквально пригвоздил ее к скамейке, до тех пор пока с неба не упали первые капли дождя.
II
ИЗ ЗАПИСОК МАРГАРИТЫ
— Да простит меня ваше превосходительство, но дело очень важное. После двухнедельных боев турки взяли Буду и находятся с войском в двести тысяч человек в трех днях пути от Венеции. Капитан Барбаросса высадился в порту Корфу, ночью собрали Большой Совет, и не хватает только вас.
Шепот раздался над самым ухом и разбудил меня. Свет, проникавший сквозь отверстия в выдвижных рамах, затрепетал на потолке: по каналу прошла гондола. Потом игра света успокоилась, и потолочные фрески потонули во мраке.
Я увидела, как ягодицы лежавшего ко мне спиной мужчины быстро впрыгнули в черные с красной отделкой штаны. Высохшая благородная задница принадлежала дожу Венеции Альвизе Дандоло. Он бросил на меня отчаянный взгляд и выскользнул в дверь, держа в руках объемистую кипу атласа, льна и расшитых золотом лент. Потом створка двери снова приоткрылась, и он подбежал к постели.