А вот в Веллингтоне начались не то, чтобы неприятности, но невнятные копошения. Вирему-тех стали обкладывать налогом, как иностранную фирму на территории Новой Зеландии. В целом-то логично, вот только независимость Питкэрна Новая Зеландия не признавала, что делало подобные телодвижения довольно некрасивыми.
Впрочем, я просто закрыл офис, объяснив работникам, «кто во всем виноват», закрыл счета в Новозеландском банке, открыв их в представительстве Швейцарского и перенаправил туда же патентные выплаты (которые, пусть и урезаемые текущим судилищем, потихоньку росли).
А общение с большой землёй мы стали осуществлять через Эквадор — точнее, Галапагосские острова, которые, кстати, были поближе Новой Зеландии. Благо, в этом году в Эквадоре сменился президент на социал-демократа, а «социалисты» к Питкэрну относились положительно и режим торговли и таможенных пошлин был для нас максимально благоприятный.
Гольдштейн, так и оставшийся моим агентом, с ехидством рассказывал по радио о некоторой подковёрной возне в Новой Зеландии, и появившихся в узких кругах анекдотах, на тему того, что, чтобы брать налог — надо сначала признать объект обложения таковым.
Мы же начали производить ряд товаров, средства за которые пускались в развитие острова. Жидкокристаллические дисплеи тёзки, довольно грамотно проработанные проекторы Роберта и ряд генно-модифицированных растений от меня.
Дело в том, что именно в биологии я, похоже, нашёл свою страсть, так что выведение, например, высокоурожайной и неприхотливой картохи приносило мне искреннее удовольствие. Впрочем, работа с техникой так же, но вот столь «горящим» я ранее не был.
И, безусловно, как развивался сам, так и изучал доступное. Проверка «параллельных миров» Роберта показала, что да — это «эмуляции», причем существующие в смещённом пространстве в нашей звёздной системе. Что, подозреваю, обусловливало их небольшое число.
А вот с тем, что за люди там — возникал вопрос. В принципе, в теории, это чисто трёхмерные объекты. Или они же, в динамике развития (или даже размножения, время в эмуляциях было очень разноскоростным). Но изначально — копии. А вот на практике выходила картина, что и они могут быть подключены к «многомерному человеку»! Правда — при соблюдении неких, мне неизвестных условий. Этакое «обретение души», хмыкал я, рассчитывая модели.
Впрочем, могли быть и «не подключены». Сам процесс «присоединения» был мной разобран как на моих детях, так и при отслеживании ряда беременных островитянок.
Из Штатов, кстати, шёл поток мигрантов — в Европу и Латинскую Америку. Очевидно, ряд думающих людей соотнесли заявления моих биороботов и окружающую реальность. Что меня, признаться, радовало — всё же, бессмысленные смерти в угоду каким-то психопатам вызывали у меня резкое отторжение. Но вот в международной политике Америка не так много и утратила, разве что потеряла возможность контролировать ООН «физически». Припоминая историю, я вспомнил момент с обвинением в «изготовлении, хранении и использовании химического оружия».
Страна с «химическим оружием» была разрушена, массовые жертвы и твёрдо доказанная спустя пять лет истина — амеры просто врали ООН. И… никаких последствий. Даже судов никаких не было. Так что, в рамках текущей политической системы Мира — это закономерно, вздыхал я.
Правда нельзя не отметить ряд статей в прессе Европы на тему того, что судя по официальным высказываниям и действиям американских политиков, азиаты — безусловные дикари. Какая дикость — проводить турниры среди равных, объявлять правила и прочее! Истинно цивилизованная страна должна скармливать агрессивным преступникам беззащитных граждан, вот она — истинная цивилизация и свобода.
А в целом, к девяносто второму году ситуация в мире окончательно стабилизировалась. Два полюса противостояния — Азия и Северная Америка — привлекали агрессивных сверхов. Вменяемые же скорее шли цивилизации на благо. Не столько исследованиями — всё же, тессеракт, неподконтрольный носителю, делал из сверха не самого творческого в смысле науки человека. А вот в смысле архитектуры, да той же биологии — я оказался не единственным генным инженером, и вопрос голода уверенно отступал от Земли. Да и с экологией было получше, если припомнить мою Землю, прикидывал я.
Из личных моментов был довольно любопытный: как Лил, так и Нарси — активно занялись тренировками многомерщика с довольно любопытными результатами. Дело в том, что склонность «естественных» многомерщиков была несколько слабее симбионтных. Что, кстати, давало основания предполагать, что симбионт также определяет «склонность». И, нужно отметить — склонность не была приговором, скорее талантом. Это тессеракты «жестко ограничивали» носителя, да и не столько давали возможность многомерного оперирования ему, сколько оперировали сами. Чему мои пусть и скромные, но всё же успехи в овладении ухватками техника и биолога — показатель.
Ну да не суть, вопрос в склонностях девочек. У Нарси это был тактильный термокинез, достаточно высокого уровня. Тактильный, очевидно из-за многомерной «близорукости», этакому антиталанту в сенсорике, что не слишком страшно — решается как тренировками, так и техническими средствами.
А вот у Лил — довольно слабый телекинез и просто талантище в оптимизации когнитивных процессов многомерья. Да, своих, но через пару лет моя супруга будет на голову «мозговитее» меня, если я не поднапрягусь.
Рассудив, шовинистичный и самцовый я, решил поднапрячься: Лил — девочка хорошая, но если она будет не просто быстрее думать и оперировать большими объёмами памяти, а станет ощутимо умнее меня, то она меня под каблук загонит. С лучшими намерениями, но подкаблучная жизнь мне не угодна, разумно заключил я.
И в целом, довольно оптимистично смотрел в перспективу, как вдруг, в конце девяносто второго года, в воскресенье радио и уже вполне ловимое спутниковое телевидение разразилось истерикой — какая-то, прости флуктуация, годзилла (ну близко к тому, судя по смазанным снимкам немногих выживших), к чертям разнесла инфраструктуру иранского нефтяного месторождения Марун. Людей тоже немного выжило, а главное, судя по чуть ли не прямой трансляции — жёсткое излучение на месторождении зашкаливало, как после грязной ядерной бомбардировки.
Вот реально, если бы не фотографии, я бы подумал что янки решили повторить историю с Хиросимой и Нагасаки, благо что в текущих мировых реалиях — нефть у арабов была им серпом по яйцам. Но на многочисленных фотографиях фактор, разносящий месторождение, был не грибом, а именно годзиллой, объятой электрическими разрядами, метров пятнадцати ростом.
Вот ведь фигня какая, призадумался я. Откуда эта хрень взялась, что ей нужно, и не ждать ли нашествия? Вроде бы, на работу сучностей не похоже, но радиоактивные годзиллы, с другой стороны — к автохтонным видам нашей планеты не относятся. Впрочем, поживем — увидим, заключил я, со вздохом констатировав, что жить становиться всё веселее.
11. Порталы и Дайкайдзю
Собственно, после подобных новостей я крепко призадумался. Ну, положим, подобную годзиллу, в теории, ушатать можно. По крайней мере, ничего из того, что было достоверно известно, этому не препятствует. Ну, пятнадцать метров росту — так это скорее недостаток. Молнии, бьющие из задницы — скорее показуха или хреновый контроль своих возможностей. А вот повышение температуры вплоть до спёкшегося песка на десятке метров это уже неважно, а самое хреновое — жёсткое излучение.
И встает вопрос: а одна ли годзилла? Потому как если их, например, сотня — они за год изгадят Землю до состояния ядерного могильника. И откуда она, пакость такая, взялась, а главное — что мне в омрачённом годзиллами всяческими будущем делать? Так-то, Питкэрну подобная годзилла, в теории ни прямо, ни косвенно не угрожает, прямо — ей вообще судно какое нужно, чтобы до нас добраться. А после — как мой биоробот, будет в пространственное искажение биться, только не столь артистично.