Есть ли необходимость вспоминать особые, выдающеся значимые способности тамошних червяков к многоумной благодати проницательного рассужденья? Кроме же всего прочего, именно сейчас местные представители червячного рода показали недюжинные способности сообразительной находчивости, смелости и дерзкой изворотливости вдруг.
Тесносплетённое сообщество коробочных червей неизъясненнейшим для автора образом единодушно, решительно и сразу заблагорассудило расползтись в разные стороны по своим неотложно наиважнейшим червячным делам и заботам. Оттого-то, когда Андрей Вильгельмович взглянул на пластмассово грязное червячное жилище, его взор неприятно изумила пугающая пустота запустелого забвенья. Черви, пятисантиметрово откормленные полнощёкие красавцы (по крайней мере, таковыми они представлялись расстроенному воображению Андрея Вильгельмовича), полнощёко откормленные красавцы по умопомрачительно немилосерднейшей цене, весьма поспешно, самовольно и бесцеремонно покинули отведённое им жилище.
И только один червяк, ростом шести сантиметров с лишком, весьма гладких форм (с прилично раскормленной, приятно округлой конституцией брюшка и поясницы), чувствуя, видимо, особо значимую важность своей представительной персоны, чувствуя возвышенный задор нахального удальства и собственноразумеемого достоинства - неспешным, ровным манером удалялся прочь, будто напрочь не понимая святотатственнейшей скверны противоправно преступнейшего своего поступка. Червь был немедленно отловлен да и пренеделикатнейшим образом помещён меж большого и указательного пальцев замёрзло синюшной сантехниковой руки...
Ещё мгновение - и извиваться бы ему на крючке, привлекая взоры томно любопытствующих карпов да карасей. Но червь... И куда только подевалась неспешная ровность самомнейно значимого телодвиженья да достойномолчаливая представительность величавой осанки?.. Вёртко упругий червь, проявляя чудеса гимнастического эквилибризма, так и пытался выскользнуть вон из руки неопытного рыбака... однако Андрей Вильгельмович с терпеливым настоянием закоренелого педанта продолжал удерживать беглеца.
И лишь одно никак не удавалось дотошному сантехнику - поднести жало крючка к склизко раскормленному телу упрямого строптивца да и вонзить его именно туда, куда по совету Ростислава Ивановича должно было бы его вонзать,- лишь только случайным образом, на миг, посчастливилось приблизиться и даже приложить уже крючок к тому самому обговорено положенному месту, как червь, сильно дёрнувшись, в очередное вывернулся вбок да и, оцарапавшись об отточие жала, отчаянным невероятием развернулся к рыбаку...
Гнев... бешенство гнева... ярость и бешенство гнева... негодование и презрение, выражение непередаваемо изысканного отвращения (как будто червь с высоты своего шестисантиметрового роста с лишком смотрел на нечто ничтожнейше мелкое, негодно сквернейшее, на какую-нибудь и вовсе пренедостойнейшего вида блоху или вошь, мерзость и дрянь),- всё это явственно читалось на гладко закруглённой, закровавленной морде дородно развитого представителя сановитой червячной расы. Казалось, ещё мгновение, и червь, багровея раздувшейся шеей, промолвит увещевательно грозным, беспощадным тоном начальника какого-нибудь замухрыжно захудалого ЖЭКа: "Экий ты, Андрей Вильгельмович, премерзостнейший мерзавец, шельма и дрянь!"... И только опытный, отменно опытный наблюдатель, съевший не только собаку, а даже, пожалуй, что и целый воз крупно-кристальной соли на чтении потаённейших движений скрытной натуры, и только вот этот высоко умудрённый бесценным своим опытом наблюдатель смог бы заметить где-то там, в углу грозно нахмуренных червячьих глаз, дрожащий отблеск совершенно, казалось бы, неожиданного к упоминанью, совершенно, казалось бы, постыднейшего чувства... постыднейше низменный порыв отчаянно животного ужаса и страха.
Растерявшись, а отчасти и испугавшись, Андрей Вильгельмович выпустил червяка из своих закоченевших рук и оторопело наблюдал, как оскорблённо негодующий червь, полный спесиво гордынной вальяжности и достоинства, неспешно удаляется прочь...
У Ростислава Ивановича начался нешуточный клёв - поплавок, ещё мгновение тому назад недвижимо красовавшийся на мертвенно холодном полотне водной глади, вдруг мелко вздрагивал, начинал дрожать, подпрыгивать, пускать вокруг себя мелкие круги - чаще, чаще, ещё чаще против прежнего и, наконец, влекомый неведомой силой, резко и быстро нырял куда-то вглубь и вбок, предвещая зазевавшемуся рыбаку заветно желанную удачу незнаемого улова.
Андрей Вильгельмович с прискорбным увлечением стороннего наблюдателя следил за рыбацким торжеством удачливого своего сотоварища, однако ему было совестно сознаться в собственной неловкости да и попросить у Ростислава Ивановича хотя бы пару-тройку тех самых полнощёко откормленных красавцев-червей... Хотя, положим, Ростислав Иванович безусловно и смилостивился бы над оплошавшим своим компаньоном, но в голову раздосадовано огорчённого финна невероятнейшим роем незвано мысленных соображений взошло...
И Бог его знает, что тогда пригрезилось Андрею Вильгельмовичу - скажу больше, автор вовсе даже и не обязан подробно наперечёт знать мыслительно потаеннейшие порывы своего героя, затем что они, эти порывы, как правило, у всякого рассуждающего сантехника имеют суть характер непостоянный, изменчиво капризный и скверный и очень часто напрямую зависят от непостоянных же обстоятельств оказии, места и времени.
Только об одном (как вскоре поймёт достопочтеннейший читатель - наиважнейшем для дальнейшего повествования) мы можем говорить с почти полным уверением достоверного знания: именно здесь Андрею Вильгельмовичу, вначале намёком робкого соображения, туманно и неясно, как бы невзначай, подумалось, что неплохо было бы заняться (исключительно для достаточности персонально личностного рыбацкого потребленья), - заняться по примеру престарелого селекционера, собственно, разведением полнощёко изысканных и вёртких красавцев червячного рода. Выгоды, явственно и живо рисовавшиеся Андрею Вильгельмовичу, были несомненны, затраты - очевидно ничтожны и счастливо уменьшались до размера сущебездельно обнадёживающего слова "мелочь".
Неожиданная эта мысль настолько увлекла и воодушевлённо заполонила растроганное воображение начинающего рыбака, что он уже готов был позабыть (а позабыв, даже что и простить) и промозглый холод утра, и собственную свою оплошность, и неблагодарно своевольное бесчестье червяков, и, возможно, впечатляющий взоры и самое душу, завидно обильный и счастливо многообещающий клёв своего компаньона.
Ничто не вечно, но, напротив, всё скоротечно и неизбежно преходяще. Минул без следа и достопамятно значимый день злополучной рыбалки. Радостно окрылённый Ростислав Иванович, однако же, всё никак не мог взять в толк, отчего у Андрея Вильгельмовича выловленных карасей оказалось двое против его двадцати трёх, а молоденьких трёхсотграммовых карпиков и вовсе ни одного. Но лиха беда начало - сам Андрей Вильгельмович остался весьма доволен этим днём, его началом, уловом и лишь мечтательно воздыхал о вероятно будущих экспедициях (что безусловно обличает в нём натуру прирождённо истого рыбака) и о специально взращённых для этих экспедиций пятисантиметрово зрелых экземплярах червей-красавцев.