Необъятные, на тысячи километров пространства плодородных степей, благословенный чернозем которых дает ежегодные урожаи без какого-либо удобрения почвы. Девственные леса тянутся к северу от степного пояса и занимают поверхность, превышающую во много раз всю Европу. На юг от степей проходят цепи могучих диких гор, почти нетронутых человеком. Среди них берут начала реки, которые широкими полноводными лентами тихо текут, пересекают материк через степной пояс и через девственные леса.
Тайгой зовут леса эти; полны они дичью и пушным зверем. Многоводные реки изобилуют разной рыбой, а в песке речном много россыпей золота. Горы поражают разнообразием и огромными запасами минералов, драгоценных камней, нефти и угля. Богат божьими дарами край тот, и имя ему Сибирь.
Зима, действительно, там суровая и долгая, с начала ноября и по конец марта; пять месяцев покрыта Сибирь снегами, а около рождественских святок трещат морозы выше 30 градусов Реомюра. Но зато какой несравненный чистый воздух, напоенный озоном! Какие единственные по красочности оттенки освещений! Какая зимняя охота и спорт!
Остальные семь месяцев года падают на весну, лето и осень. Летом в Сибири вызревает пшеница и так жарко, как в южной Германии.
Население Сибири — деревня от деревни отстоит верст за тридцать — самостоятельные, крепкие люди, отличающиеся здоровьем, выносливостью и большой физической силой. Из-под густых бровей, сдвинутых вместе, смотрят серьезные серые глаза, стального оттенка. Твердо, упорно, с большой волей, отражая в прямом взгляде своем честность, веру в Бога и уверенность в себе. Потомки колонизаторов Сибири выработали поколениями свой негнущийся характер. В сибирской семье царит патриархальный уклад жизни и чистота нравов, соединенная с примитивными, близкими к природе отношениями. Искреннее гостеприимство и готовность всегда пойти на помощь, отличают сибиряков. И даже революция своими вихрями не потрясла здесь, ни прочности семьи, ни крестьянского общества. Не редко было увидеть в старой, рубленой из столетних сосен, избе сибиряка-крестьянина в красном углу, пониже дедовских старых икон — портреты четырех последних царей. Лето работают в поле, над нивой, или на реке, а зимние месяцы все мужчины — на лыжи, винтовки за плечи, и в тайгу…
Такова наша Сибирь. Места, работы и Божьих даров там на всех достаточно, хватит на население в несколько сот раз большее, чем сегодня.
И вот, в этой-то стране и разыгрался тот тяжелый акт русской драмы, в котором чехи сыграли преступную роль иуд-предателей.
С осени 1918 года части чехо-словацкого корпуса двигались все более в глубокий тыл, чтобы там устроиться безопаснее, и среди безоружного населения выжидать возможности эвакуации морем в Европу. Среди чешских масс все шире разливался процесс нравственного разложения, но зато параллельно с ним шло и усиление влияния чешских политиканов. А они, понятно, стали в скрыто-враждебные, но непримиримые отношения к новой русской государственности, которая медленно, среди необычайных трудностей, налаживалась постепенно в Сибири адмиралом Колчаком и его сотрудниками. Молодая армия крепко стояла на отрогах Уральских гор.
Вся зима 1918–1919 года прошла в передвижении частей чехо-словацкого корпуса по железной дороге в тыл и в долгих уговариваниях со стороны французской миссии Жанена стать в тот или другой город, или на станцию Сибирской линии. Все чехи стремились к большим, богатым сибирским городам, как Новониколаевск, Красноярск, Иркутск и Владивосток. Всю зиму эти пятьдесят тысяч военнопленных, разжиревших на отличных сибирских хлебах, ровно ничего не делали.
Повсюду в Сибири можно было видеть этих парней. Наглое, одутловатое лицо, чуб, выпущенный из-под фуражки, по большевицкой моде. Развалистой ленивой походкой сновали туда и сюда группы легионеров, и вечно все они тащили под рукой что-то завернутое в бумагу или платок. Все чехи были одеты щеголями, — новая форма, сшитая из русских наворованных сукон, форсистые сапоги бураками, иногда лаковые, на руках перчатки. Нельзя не повторить, что многострадальная русская армия в то же время сражалась на Уральском фронте против большевиков и терпела во всем недостаток.
Как следствие разложения чешского войска, среди их солдат и офицеров появился огромный процент больных скверными секретными болезнями. Для них очистили госпиталя, оборудованные заботами и на средства «союзников» России; этими грязными больными наводнили все города, включительно до Владивостока. Мне лично пришлось наблюдать это на Русском Острове, лежащем в океане, против Владивостока. Там была собрана группа русских офицеров и солдат, общей численностью в 1500 человек, которые провели четыре месяца в горячей, напряженной работе для подготовки кадров для новых образцовых формирований. Результаты работы скоро сказались: был установлен порядок, введена воинская дисциплина, люди обратились снова в хороших, исполнительных воинов, сбросив с себя нездоровый революционный налет. И когда три батальона этих отборных людей, в тесных, сплоченных рядах, отбивая по-военному шаг, шли по улицам Владивостока, то впечатление получалось сильное.
В двух верстах от моего офицерского батальона, на Русском же Острове, помещался огромный, еще довоенного времени госпиталь, оборудованный теперь одной миссией для венериков-чехов. Первые недели приходилось наблюдать, как эти негодяи тянулись по белому снегу к нашим казармам и потом подолгу стояли, наблюдая со злобной и насмешливой миной лица за нашей работой, особенно за строевыми занятиями и за боевой подготовкой в поле. В противовес установившемуся у нас порядку, эти чехи вели себя, как бродяги, распущенно, нахально и грубо. Из-за этого возникали недоразумения, и нескольким чешским солдатам наши били морду. Как начальник гарнизона Русского Острова, я принужден был отдать приказ, что впредь таких чешских солдат, нарушителей порядка и установленных правил воинской дисциплины, задерживать и предавать военно-полевому суду.
Полное бездельничанье и разгильдяйство среди чехов стали нормальными явлениями. Единственное было занятие — они развили торговлю и спекуляцию не только награбленным ранее имуществом, но и новыми товарами, привозимыми ими с Дальнего Востока. Для этой цели чешское командование и их политические руководители начали беззастенчиво использовать русскую железную дорогу, которая при всем напряжении не могла удовлетворить потребностей боевой русской армии, населения Сибири и нахлынувших туда волн беженцев Поволжья.
Довольствие 50.000 чехов брало одну треть всего наличного транспорта, обращавшегося тогда на Сибирской железной дороге, что давало на каждого чешского солдата по несколько десятков пудов ежемесячно. На действительные потребности войсковых частей чешского корпуса шла меньшая часть этого, — львиную часть транспорта составляли разные ходкие товары, поступавшие потом от чехов на сибирский рынок. Надо вспомнить, что Сибирь, после долгой войны и революции, испытывала большой товарный голод. Не удовлетворяясь этой спекулятивной, незаконной торговлей, чешские руководители скоро стали передавать за очень большие, понятно, деньги частным лицам, ловким спекулянтам, свое «право» на целые вагоны.
«Особенное признание должно быть по заслугам уделено хозяйственным, финансовым и культурным (?) работам нашей сибирской армии. На этом всего лучше обнаружился гений нашей (чешской) расы. В массе наших (чешских) войск отыскались скоро сильнейшие индивидуальности, которые сумели организовать и направить работу. Но эта работа была понята каждым рядовым солдатом и поддержана его содействием…» Так наивно и в то же время нагло заявляет руководитель чешской дипломатии, отделываясь общими фразами.[28]
Так вот, взглянем на фактическую сторону, как именно проявлялся в те ужасные годы страданий русского народа «гений чешской расы» в Сибири. Уже к зиме 1919 года возникло несколько громких судебных дел, — чешские руководители были пойманы в употреблении русского транспорта на незаконную торговлю. Однако, Омское правительство оказалось принужденным потушить эти преступные случаи: не было достаточно сил, чтобы резко и круто прекратить преступления чехов, а союзнические миссии закрывали на них глаза, генерал же Жанен играл общую с чехами игру. Крикливая часть русской общественности, сочувствовавшая в тайне большевикам, носила лишь маску преданности и единения с адмиралом Колчаком; эти люди давние друзья Масарика, открыто поддерживали чехов. Армия же и русское население Сибири терпеливо ждали, когда эти «доблестные» легионеры-спекулянты уберутся вон из России.