Жанен прислал адмиралу Колчаку телеграмму, в которой, среди обычных учтивостей, он просил адмирала — для его же благополучия — подчиниться неизбежному и отдаться под охрану чехов. Иначе он, генерал Жанен, снимает с себя всякую ответственность. Как веский аргумент, для убеждения адмирала и его приближенных, в телеграмме Жанена было высказано, что адмирал Колчак будет охраняться чехами под гарантией пяти великих держав. В знак чего на окна вагона, — единственного, который чехи ему и свите предоставили, — были по приказу Жанена навешаны пять флагов: великобританский, японский, американский, чешский и французский.
Конвой верховного правителя был распущен. Охрану несли чехи. Но, понятно, это была не почетная охрана вождя, а унизительный караул пленника.
Один из современников и участников большой сибирской драмы, который может стоять вне подозрений в реакционности и анти-демократичности, так рассказывает об этом предательстве:[39]
«Восстание в Иркутске началось, когда Жанен и чехи решили избавиться от адмирала Колчака и заменить его эс-эровской властью. Цель их была — дать чехам возможность бесконтрольно вывезти из России их имущество и ценности. Еще раз, накануне своего ареста в Нижнеудинске, адмирал Колчак послал во Владивосток телеграфный приказ о проверке огромного имущества, товаров и ценностей, вывозимых чехами на родину. Никаких переговоров Жанен о пропуске вагона адмирала Колчака не вел, да и надобности не имел, так как вся магистраль восточнее Иркутска была в его руках.»
Поезд с вагоном адмирала Колчака и золотой запас медленно подвигались на восток. На станции Черемхово, где находятся большие каменно-угольные копи, была сделана первая попытка со стороны большевиков овладеть этими обеими ценностями. Большевики-рабочие, уже вооруженные к тому времени с помощью чехов, захватили власть в Черемхово и потребовали выдачи им адмирала Колчака и золота. Чешскому коменданту было предписано свыше уладить этот инцидент и пойти на компромисс, допустив к участию в охране также и отряд рабочей красной гвардии.
Когда подъезжали к Иркутску, тот же чех-комендант поезда предупредил некоторых офицеров из свиты адмирала, чтобы они уходили, так как дело безнадежно. На вопрос, какая же именно грозит опасность, ответа не было дано. А когда адмирал потребовал этого ответа, то чешский комендант попросту уклонился и доложил, что ему ничего неизвестно, что генерал Сыровой ведет переговоры по прямому проводу с Жаненом, находящимся на станции Байкал.
В полной неизвестности прошла ночь. Утром вагон с адмиралом был подан на станцию Иркутск и поставлен на запасном пути на задний тупик. По словам сопровождавших адмирала лиц — чувствовалось, что нависло что-то страшное, молчаливое и тяжелое, как самое гнусное преступление. Верховный правитель, увидав на путях станции Иркутск японский эшелон, послал туда с запиской своего адъютанта, старшего лейтенанта Трубчанинова; но чехи задержали его, вернули в вагон и не дали возможности исполнить поручение. Японцы не предприняли ничего, так как они верили заявлению генерала Жанена, что охрана чехов надежная и, что адмирал Колчак будет в безопасности вывезен на восток. Это заявление мне лично было сделано спустя несколько месяцев со стороны японских официальных лиц.
Чины свиты адмирала Колчака так передают дальнейший ход событий:
Около 4 часов дня чешский офицер явился к адмиралу и заявил, что решено выдать его революционному правительству Иркутска.
— «Почему?!» — спросил адмирал Колчак, и его пылающие глаза смотрели прямо на чеха. Тот опустил свой взор и забегал им по сторонам.
— «Революционные власти Иркутска ставят выдачу Вас условием пропуска всех чешских эшелонов за Иркутск. Я получил приказ о Вашей выдаче от нашего генерала Сырового…»
— «Но как же, мне генерал Жанен гарантировал безопасность?… А эти флаги?!» — показал адмирал Колчак на молча и убого висевшие флаги — великобританский, японский, американский, чешский и французский…
Чех молчал, потупясь в землю, не смея поднять глаз.
— «Значит, союзники меня предали!» — вырвалось у адмирала,
Через некоторое время в вагон вошли представители этой новой революционной власти, полу-большевики, в сопровождении конвоя от своей красной гвардии. Чехи передали им верховного правителя России. В сопровождении нескольких адъютантов адмирала Колчака повели пешком в городскую тюрьму города Иркутска. Туда же отправили и его премьер-министра Пепеляева.
«Революционная власть города Иркутска торжественно заявила, что она назначает чрезвычайную комиссию для расследования преступлений адмирала Колчака и его премьер-министра Пепеляева, виновных в преследовании демократии и в потоках пролитой крови.»
А. Гутман-Ган определяет, что «голова адмирала Колчака была залог в руках чехов.» Искусная инсценировка «народных восстаний с помощью эс-эров (полубольшевиков) была проведена чехами, чтобы генерал Жанен мог представить верховным союзным комиссарам бесспорные факты народной воли, требующей свержения белой диктатуры.» Гутман-Ган устанавливает, что Жанен и чехи были связаны между собой общностью интересов и солидарностью действий.
Со стороны большевиков, — которых никто не может заподозрить в единомыслии с нами, белыми, — есть также свидетельства низости и подлого предательства чехов. Председатель Иркутского революционного комитета Ширямов, пишет: «Голова адмирала Колчака должна была служит выкупом за свободный уход чехов на восток.»
Другой, еще более видный большевик, председатель Сибирского революционного комитета Смирнов, в его книге «Борьба за Урал и Сибирь», приводит договор, заключенный между ним и чешским командованием на станции Куйтун в 9 часов утра, 7 февраля 1920 года, Пункт 5-й этого договора гласил:
«Чешские войска оставляют адмирала Колчака и его сторонников, арестованных иркутским революционным комитетом, в распоряжение советской власти, под охраной советских войск и не вмешиваются в распоряжения советской власти по отношению к арестованным.»
В тот же день Смирнов послал в Иркутск телеграмму с приказом расстрелять адмирала Колчака. Большевик Смирнов говорит об этом так:[40] «Нас отделяло от наших товарищей в Иркутске пятьсот-верстное расстояние. Каким же образом нам удалось сноситься с осажденными в Иркутске товарищами? И даже по такому щекотливому вопросу, как судьба верховного правителя? К немалому нашему удивлению чешское командование, давая нашей делегации провод для сообщения в Иркутск о ходе мирных переговоров, не чинило препятствий к передаче вышеуказанной телеграммы Иркутскому революционному комитету о расстреле адмирала Колчака.»
Доктор Гирса и Богдан Павлу взывали к суду народов всего мира, готовясь к этому кровавому и подлому преступлению, замыслив уже его.
Характерно, что новая власть в Иркутске, которой чехи предали адмирала Колчака и русский золотой запас, образовала так называемый «политический центр» — из харьковского шибера Фельдмана, Косминского и поручика-дезертира. Первое распоряжение этой новой опереточной всероссийской власти, опиравшейся на чешские штыки, был приказ их министра финансов Патушинского, переданный по телеграфу управляющему Владивостокской таможней Ковалевскому: «Беспрепятственно и без всякого досмотра пропустить к погрузке на пароходы все, что пожелают вывезти чехи, в виду их заслуг перед Россией.»
Ведь все это факты документальные! А создатели чехо-словацкой республики и новой чехо-словацкой нации, при жизни вознесшие друг друга в «великие», Масарик и Бенеш, не только умалчивают о них, но ложью вводят общественность в обман.
Впоследствии, уже дойдя до Владивостока и приготовляясь к выезду из Сибири, чешские политики выпустили обращение к населению Сибири. В нем они заявляют, что, взяв адмирала Колчака под свою охрану, чехи предали его «народному суду не только как реакционера, но и как врага чехов, так как адмирал приказал атаману Семенову не останавливаться перед взрывом тоннелей, для того, чтобы задержать чешское отступление на восток.»
Не отступление, а позорнейшее бегство с наворованным имуществом! И не адмирал Колчак, а с его согласия я, бывший в те дни главнокомандующий войсками восточного фронта, отдал распоряжение атаману Семенову не останавливаться перед взрывом тоннелей на Кругобайкальской железной дороге.