— Подойдите сюда,— велела я,— мне надо с вами поговорить. И вы, Венцеслава, тоже,— пригласила я девушку, робко стоявшую в темном углу.
Отец под разными предлогами хотел уклониться от разговора. Я настояла на своем.
Тогда он сокрушенно опустился на стул и свесил голову.
— Где вы были? — начала я допрос.
Отец, боясь взглянуть на меня, смущенно провел пальцем по шее, точно ему жал воротничок.
— Долго мне ждать ответа? — раздраженно прикрикнула я.
— Где мы были? Ну, на прогулке… Хотели немножко подышать свежим воздухом.
— На прогулке… Хм… Молчи, несчастный! Я знаю все!
И я стала осыпать обоих грешников упреками и угрозами. Высказала все, что думала. Особенно досталось отцу, ибо в тот момент я не могла не вспомнить, как он обманул мое девичье сердечко.
Он даже не пытался оправдываться. Сидел с сокрушенным видом, низко опустив голову, и лишь робко поеживался под напором моих обвинений. Когда же я, обессиленная и подавленная, замолчала, он поднял голову и глухо проговорил:
— Ты слишком строга, дорогая дочь, хоть я и понимаю, что возмущение твое справедливо. Но я старался справиться с этой грешной любовью, боролся всеми силами! О, сколько ночей провел я без сна, окропляя подушки горючими слезами! И все же не устоял…
Он махнул рукой и отер глаза.
Растрогавшись, я несколько понизила тон, но не переставала бранить удрученного отца:
— Как вы легкомысленны! Боюсь, вы не слишком усердно боролись с искушением. А если почувствовали слабость, почему было не обратиться к священнику, чтобы он мудрым словом наставил вас на путь истинный? Не забывайте, вы глава семьи, которой обязаны отдавать все свои помыслы. Заклинаю вас, пока не поздно, опомнитесь, не отнимайте счастье у собственного сына!
Жандарм заломил руки и застонал. Венцеслава с судорожным плачем выбежала из комнаты.
— Поздно…— тупо пробормотал отец.
— Отчего же? — удивилась я.
Он не ответил. Я подошла и потрясла его за плечи:
— Говорите, отец!
Рудольф поднял на меня затравленный, моливший о пощаде взгляд.
— Венцеслава…— заикаясь произнес он,— она… мы с ней…
— Что вы хотите сказать?
Он набрался смелости и в отчаянье воскликнул:
— Мы зашли слишком далеко… Венцеслава… будет матерью!
— Отец! — вырвался у меня душераздирающий крик.
Долго стояла мертвая тишина. Лишь стенные часы, монотонно тикая, отсчитывали минуты. Жизнь во мне остановилась, мозг погрузился в серую мглу.
Откуда-то издалека до моего слуха донеслось:
— Гедвика! Дорогая моя доченька! Ради бога, прости!
Сквозь пелену слез я еле различала стоящего на коленях отца. Лицо его было искажено отчаянием, молитвенно сложив руки, он просил о снисхождении.
Слезы облегчили мне душу, возбуждение и негодование отступили. Жалость проникла в мое сердце. Я ласково подняла его с колен и усадила в кресло. Гладя его волосы, я грустно проговорила:
— Не печальтесь, папенька. Знаю, я была слишком резка… Верно, такова уж судьба, и нелегко смертному противиться ее таинственным силам. Не плачьте, дорогой, все как-нибудь снова уладится.
Мне удалось его успокоить. Потом я разыскала Венцеславу, которая рыдала, спрятав голову в подушки. До темноты мы просидели с ней, прижавшись друг к дружке и размышляя о будущем.
Поздно вечером, весь светясь радостью, примчался Людвик.
— Венцеслава! — воскликнул он, пряча за спиной бархатный футляр.— Зажмурь глаза и отгадай, что я тебе принес!
Счастливый жених бросился к невесте, чтобы обнять ее.
Но натолкнулся на мрачное молчание, руки его обнимали не живое существо, а холодную статую.
Людвик отступил на шаг и смерил нас испытующим взглядом.
— Что случилось? — неуверенно спросил он.
Настала самая тяжкая минута моей жизни. Что сказать этому влюбленному юноше, чье сердце еще ничего не подозревает?
По моему знаку оба провинившихся удалились. Я решительно подошла к Людвику и все ему рассказала.
Выслушав недобрые вести, брат оцепенел. Он стоял, точно изваяние, и не мог собраться с мыслями. Прошло немало мучительных мгновений, пока на его бледном лице вновь показались признаки жизни. Он ни на что не сетовал, только плечи его содрогались от сдерживаемых рыданий.
Но вскоре Людвик выпрямился, лицо его стало серьезным.
— Позови отца и Венцеславу,— велел он.
Я послушалась. Отец вошел, ведя Венцеславу за руку. Они встали в дверях, потупив взоры. Людвик мерил комнату нервными шагами. Потом остановился перед жандармом и спросил:
— Это правда?