Пан Башта стал появляться у нас, как только улучал свободную минутку, и вскоре я привыкла к его присутствию. Летними вечерами мы сиживали с ним на лавочке перед домом. В те горькие для нашего семейства дни он приносил мне облегчение, ибо обладал отзывчивой душой. Однажды он признался мне в том, что я давно уже подозревала: он был безумно влюблен в матушку и страдал от безответной любви.
— Бедный пан провизор,— произнесла я, погладив его по голове,— как вы можете надеяться, что матушка когда-нибудь будет принадлежать вам? Не забывайте… как-никак… она… замужем…
— Увы, я никогда этого не забывал! — горестно воскликнул молодой мечтатель.— В супружеских узах я видел непреодолимое препятствие. Пока не появился тот… актер и не доказал мне, что ныне к этому относятся иначе…— Он склонил голову и тихо добавил: — Впрочем, и я нередко подумывал о похищении. Нам, поэтам, и не такое может пригрезиться. Но то, что доступно поэту, не дозволено провизору. Куда деться магистру фармакологии? Количество аптек столь незначительно, что убежище, где я попытался бы укрыть свое счастье, очень скоро было бы обнаружено…— Он зарыдал.— Ох, Венцеслава! Никогда я не назову тебя своей…
Я положила руку ему на плечо.
— Кто знает…— прошептала я, вспоминая удивительные события, совершавшиеся в нашей семье.
Прошло года полтора после исчезновения матушки Венцеславы. Было начало апреля. В воздухе пахло весной. Я отправилась на кладбище, чтобы положить на могилки наших папенек и матушек по нескольку веточек ивы с золотыми сережками. Поплакала над холмиком, где покоится папенька Доминик, помянула молитвой несчастного папеньку Индржиха, не забыла и Мартина, который похоронен где-то на чужбине. Всем матушкам, Веронике, Юлии и Ангелике, пожаловалась на наши семейные невзгоды. Торжественная тишина кладбища наполнила мою душу сладкой печалью — я слышала тихие голоса дорогих покойников. Словно приободренная ими, вышла я за врата священного прибежища мертвых и направилась к дому.
Но у калитки вдруг замерла от удивления — возле нашего дома собралась толпа. Что случилось? Я опрометью бросилась к дверям и тут была ошеломлена страшной вестью: папенька Рудольф убит в перестрелке с браконьерами.
В беспамятстве вбегаю в комнату. Удручающая картина открылась моему взору. Отец Рудольф бездыханный лежит на носилках. На пожелтевшем лице застыло то насмешливое выражение, какое бывает у людей, умерших в мучениях. На груди — круглый, как монетка, след запекшейся крови. Будто во сне доносятся до меня крики толпы и жалобный плач испуганных детей…
Мы хоронили папеньку Рудольфа при огромном стечении народа. Погребальный обряд совершал наш Бенедикт, недавно рукоположенный в священники. И если что-нибудь в те мучительные минуты могло меня утешить, так это взгляд на молодого пресвитера, служившего заупокойную мессу. Несмотря на печаль, я была преисполнена гордости оттого, что это мой брат в высоком сане духовного пастыря провожает отца в последний путь.
Грустно текли дни, омраченные воспоминаниями о дорогих умерших. Приближалась унылая осень. Мы были круглыми сиротками, отец наш погиб при трагических обстоятельствах, мать пропала без вести. Единственный, кто приходил нас утешать в эти печальные дни, был пан Башта. Как только у него выдавалась свободная минутка, он отлучался из аптеки и проводил время в нашем семейном кругу, читая свои стихи. Соседи так привыкли видеть его у нас, что вместо аптеки «У Спасителя» являлись с рецептами прямо к нам.
Людвик хвалил молодого человека и отдавал должное его характеру.
— Мой юный друг,— не раз повторял он,— вы мне очень нравитесь. У вас открытое и благородное сердце. Обещаю вам: если матушка вернется,— а я в это незыблемо верю,— она будет вашей. Я ее никому, кроме вас, не отдам.
Молодой поэт был так растроган, что пытался поцеловать Людвику руку.
Брат не мог этого допустить:
— Такой чести я недостоин. Но я дал вам слово и сдержу его. Вы пойдете по жизни рука об руку с нашей матушкой.
И вот однажды… Я бегала в лавку купить кое-что из провизии. Вернулась, вижу — за столом сидит молодая женщина. На руках у нее маленькая Геленка, остальные дети сгрудились вокруг.
Увидев меня, она попыталась встать, но рухнула на стул и, прижав руки к сердцу, прошептала: