Разумеется, такой диковинный образ жизни вызывал в городе изумление. Стоило раздаться звукам горна, как все выбегали из домов и, раскрыв рты, глядели вслед марширующему семейству. Толпы зевак и гомонящей детворы сопровождали нас до учебного плаца. Кое-кто утверждал, что папеньку давно пора упрятать в сумасшедший дом. Но со временем страсти поулеглись, интерес к нашим семейным муштровкам погас, и они стали повседневной картиной, не нарушающей установленных в городе порядков.
Сама я переносила такой образ жизни с большим трудом. Привычки и взгляды пожилой женщины не вязались с этой странной смесью семьи и казармы. В письме, посланном Людвику, я жаловалась на папеньку и угрожала сбежать из дому, где тепло очага вытесняется леденящим уставом воинской службы. В ответном письме брат упрекнул меня в легкомыслии, его поучения укрепили мою поколебленную верность семье. Нет пристанища, кроме родимого дома, и место твое с братьями и сестрами — внушал он.
Однако мне показалось, что наши новые порядки его обеспокоили, к концу месяца он обещал нас навестить. И обещание выполнил. Приехав, Людвик всех оделил подарками. Чтобы продемонстрировать нам незыблемость отцовского авторитета, во время поверки он громко отрапортовал, что «явился в качестве гостя». Я пыталась оградить его от несения воинских повинностей. Не тут-то было! Утром ему вместе со всеми пришлось выйти во двор на разминку. Мне было жаль дряхлеющего брата, который так старался не отстать от других,— зато он заслужил папенькину похвалу. Вечером Людвик собрался на прогулку и доложил о своем намерении Губерту, несшему у ворот караульную службу, но смог покинуть дом лишь после строгого осмотра и наставлений, как вести себя на улице. Все время, пока Людвик гостил у нас, он проявлял усердие старого служаки, за что папенька даже обещал ему повышение. При этом на щеках Людвика выступил румянец радости.
В великом волнении ожидали мы под рождество приезда ротмистра Леопольда. Я не знала, как сложатся его взаимоотношения с отцом: неужели и Леопольд будет подчиняться установленной в нашем доме дисциплине? Конечно, он должен уважать волю отца. Но, с другой стороны, ясно, что тем самым будут попраны принципы воинской субординации: высший чин окажется в подчинении у низшего. Тут сталкивались два авторитета, отцовский и военный.
Я поделилась своими сомнениями с папенькой и заметила, что он тоже смущен и озадачен. Несколько дней он пребывал в глубокой задумчивости, решая этот затруднительный вопрос. Потом лицо его прояснилось: выход найден!
Отец велел позвать меня и четко объявил:
— Завтра для инспекторской проверки прибудет ротмистр Леопольд. Надеюсь, он застанет полный порядок. Смотрите же, если что будет не так — берегитесь!
С тем он меня отпустил.
На следующий день вся семья, выстроенная перед домом в идеально ровную шеренгу, ожидала появления ротмистра Леопольда. Брат должен был прибыть в пол-одиннадцатого, но будильник поднял нас в четыре. Все это время было посвящено учениям, каждый член семьи получил точное указание, как вести себя во время инспекторского смотра, что отвечать, если ротмистр пожелает задавать вопросы. Нервное напряжение росло и к назначенному часу дошло до предела.
Галопом примчались выставленные вокруг вокзала передовые дозоры и доложили, что ожидаемый гость прибыл. Всех нас словно током ударило. Когда показался ротмистр Леопольд, папенька скомандовал: «Смирно!» и вышел ему навстречу. Не доходя до гостя пяти шагов, он остановился и отрапортовал по всей форме. В сопровождении папеньки ротмистр, благосклонно улыбаясь, обошел строй и каждого спросил, нет ли жалоб. Мы отвечали громко и отчетливо, как было приказано. Только маленький Ярослав разревелся и успокоился лишь после того, как ротмистр достал из кармана шинели и протянул ему бисквит. Стараясь утешить мальчика, Леопольд взял его на руки; приласкал и Цтибора, и остальных братьев и сестер, порадовал каждого подарком.
Затем его повели в дом. Осмотрев все комнаты, он остался вполне доволен. Папенька просиял, с его лица исчезла озабоченность, мы облегченно вздохнули, и вся семья во главе с матушкой уселась за стол. Ротмистр Леопольд был ласков и много шутил. Папенька вежливо смеялся каждой его шутке и строго следил, чтобы никто не нарушал общего веселья. К гостю он почтительно обращался в третьем лице, в то время как тот ему дружески «тыкал». Только матушка казалась грустной, ибо уже три дня не получала увольнительной. Она отбывала наказание за небрежность в несении службы: заговорила, не дожидаясь вопроса вышестоящего лица. Однако по ходатайству гостя матушка была прощена.