Я закрыл альбом, но пани Мери была начеку.
— Поставьте вашу подпись, маэстро! Никаких исключений! Вы тоже когда-нибудь будете знаменитостью. Вот перо, прошу вас!
Я полистал в конце альбома. Последней расписалась чешская филармония. Скромненько начертав свою фамилию в уголке тоненькой странички, я стал сочинять подписи к книгам.
— Меня зовут Мери, а моего мужа Отомар,— сказала она, хоть я ее об этом и не спрашивал, и отошла в дальний угол, где размещалась коллекция трубок дедушки Жадака, начав что-то деловито обсуждать с паном Гимешем.
Занимаясь своим делом, я иногда улавливал обрывки шепота.
— Да, конечно, это можно, а как со вторым? Ради бога! Гимешек! Бегите к Кадлечку, наверное, у него что-нибудь можно достать: ливерную требуху готовят по четвергам, а если нет, пусть сделают специально. Потом зайдите ко мне.
— Все, сударыня! Я кончил! — сказал я, поднимаясь с рыцарского кресла.
Двери резко распахнулись, и торопливо, большими шагами вошел необыкновенно высокий худой человек. Он молча подал руку и стал смотреть на меня сквозь золотое, криво сидящее на носу пенсне.
— Мой муж,— сухо бросила пани Мери, продолжая шептаться с паном Гимешем.
«Странно,— подумал я, отвечая на сердечное приветствие доктора Жадака и продолжая трясти его руку,— странно, что именно здесь, в доме, где царит образцовый порядок и строгие правила хорошего тона, где все подчинено законам красоты, мне приходят в голову всякие грубые сравнения с животными!»
Вот, судите сами! Я был настолько поглощен этим возникшим передо мной громадным скелетом, которого я все еще держал за руку, что и не заметил, как пан Гимеш змеей выскользнул из комнаты.
И правда! Этот верзила, выше меня на добрых три головы, чем-то напоминал старую, высохшую клячу, которая, как бы повинуясь взмаху бича, взвилась на дыбы, с трудом пытаясь удержаться в этом положении.
И у этой человекообразной лошади на морде сверкало золотое пенсне.
«Да я тебя, брат, прямо боюсь»,— подумал я и улыбнулся, продолжая разглядывать этот нескладный торс, на котором сидел продолговатый, будто специально сплющенный лошадиный череп, обтянутый коричневой кожей. Под носом и на подбородке торчала рыжая давно не бритая щетина, а на голове вместо волос росла могучая грива.
Этот странный человек улыбнулся, и мне показалось, что это норовистая кобыла оскалила зубы.
Пока мы стояли, рассматривая друг друга, я мысленно произнес целый монолог, обращенный к нему: «Ну, парень, каков! Тебе бы встать на четвереньки, да? Вижу, что спишь ты, не раздеваясь. Иначе, почему так измят твой сюртук? Ясно, спишь ты в одежде, вон у тебя вся спина в перьях! Глядите-ка! Из кармана торчит голубой платочек с узелком, галстучек съехал набок, а воротник пристегивается кнопочками, как у пенсионеров. Подумаешь, оригинал! Далеко ты упал от яблоньки — от своего щеголеватого отца и красавицы маменьки, далеко укатился ты от родового дуба — от своего почтенного дедушки в накрахмаленном воротничке! Да, чертовски круто обошлась с тобой мать-природа».
— Я пока прощаюсь с вами, маэстро,— сказала пани Мери, подойдя к нам.— Теперь вы во власти моего супруга. Отомар, не забудь показать пану Йону все,— я подчеркиваю,— все!
Доктор Жадак кивнул, при этом тело его изогнулось, как тополь перед бурей, открыл дверь в коридор и хриплым, низким голосом произнес:
— Пхррошу!
Это было первое слово, которое я от него услышал.
Шагая по темному коридору за покачивающейся фигурой этого странного человека, я заметил, что к левому плечу он приставил правую руку, в которой было круглое зеркальце.
«Какого черта ты там высматриваешь? — подумал я.— Меня, что ли, иду ли я за тобой?»
Я невольно оглянулся.
В дальнем конце коридора маячила приземистая фигурка, освещенная светом бокового окна. Пани Мери наблюдала за нами. Она приветливо помахала рукой.
Доктор Жадак распахнул дверь в ванную:
— Пхррошу!
— Только после вас!
— Пхррошу, пожалуйста!
Мы оказались в просторной комнате, выкрашенной белой масляной краской. У стен стояли две вцементированные в пол и выложенные белоснежным кафелем ванны со сверкающими кранами, водонагревателем и телефоном. Над каждой ванной висела клетка из переплетенных трубочек с отверстиями, к которым вели резиновые шланги.