В раздумье я подержал в руках махровое полотенце с вышитой желтым шелком монограммой. Я бы выжимал его в окно. Но мне стало жалко полотенце, им так приятно вытираться, будто погружаешь лицо в пуховую перинку.
Взгляд мой упал на персидские ковры.
Когда через час, постучавшись, горничная принесла серебряный поднос с завтраком, она вскричала:
— Доброе утро, пан писатель! Господи Иисусе, разве мы вчера не постелили ковры?
И тут ее испуганному взору открылась следующая картина: большой афганский ковер был перекинут через подоконник, красный белуджистанский висел на спинке кровати, тегеранский, кирпичного цвета, покрывал кафельную печь, а с ширмы свисал нежный тебризский ковер.
— Бетушка,— начал я издалека,— сегодня мне снилось о вас столько хорошего — а, скажите, как у Жадаков чистят персидские ковры?
— Хозяйка сама терла их кислой капустой — она другим не доверяет!
— А когда их чистили в последний раз?
— Вчера, к вашему приезду — тут все проветривали, натирали паркет…
— Верно, кислая капуста — старое, испытанное средство. Но если вы хотите, Бетушка, освежить краски этих изумительных восточных орнаментов, то передайте хозяйке, что я очень рекомендую регулярно полоскать ковры в простой воде с добавлением аммиака.
Высказав это, я зевнул во весь рот, мол, все это ужасно скучно, и продолжал врать дальше:
— Совершенно случайно у меня с собой оказалась эта замечательная водичка — аммиак, по-чешски: «нашатырный спирт», его еще используют для оживления людей. Он без рецепта продается в любой аптеке. Жидкость эта великолепно выводит пятна, поэтому я всегда беру в дорогу пузыречек — могу вам показать — вдруг капнешь соусом на костюм, или еще что-нибудь в этом роде.
Держался я очень самоуверенно, хорошо зная, что Бетушки по природе своей существа застенчивые и робкие.
— Надо же! — искренне удивилась хорошенькая девушка в кокетливом белом чепчике, не по возрасту наивная, и быстро составила завтрак на стол.
— Я выстирал ваши ковры. Люблю по утрам вместо зарядки делать какую-нибудь домашнюю работу. Ну как, Бетушка? Правда, стало лучше? — ласково спросил я ее, с опаской поглядывая в сторону постели, возле которой мне пришлось особенно усиленно потрудиться, вытирая лужу.
— Ой, правда — очень здорово!
— Вот и я так думаю!
— А как они блестят!
— Этот блеск, Бетушка, называется шелковистым.
— Вот хозяйка-то обрадуется. Премного вам благодарны, пан писатель. А скажите, жидкость эта очень дорогая?
— Почему вас это интересует?
— Хозяйка у нас очень экономная. А хозяин хороший.
— Так и должно быть! Богатый да полюбит скупого,— произнес я, легонько щелкнув Бетушку по подбородку с ямочкой.— Нет, совсем не дорогая, но советую вам прийти в аптеку со своим пузыречком — так будет дешевле.
— И скажите, пожалуйста, еще, как это называется?
— Аммиак, по-чешски — «нашатырь», потому что от его запаха шатает. Чувствуете, как он противно пахнет?
Ноздри маленького курносого носика раздулись.
— Ой, правда, ужасный запах — мне прямо дурно от него. Хозяйка наша это не вынесет — придется всю неделю проветривать.
— Ну так по крайней мере оставлю о себе хоть какую-нибудь память! А у меня есть один секрет, но это потом, в следующий раз, когда приеду опять! — сказал я, ущипнул Бетушку за локоток и отпустил ее.
Вынув из ночного столика листок, я приписал к замечаниям пострадавших:
«Хоть и не слишком остроумно, но пусть будет!»
Потом я сочинил на клочке бумаги записку, где сердечно благодарил хозяев за гостеприимство и извинялся, что, ввиду неотложных дел, вынужден уехать пораньше.
Я спешил на вокзал по утреннему морозцу, по темным безлюдным улицам.
В нетопленом вагоне местного поезда я был один. Лязгал зубами от холода и пытался хоть немного согреться, энергично размахивая руками.
Пересев в переполненный пражский экспресс, попав в общество бодрых крестьянок из Моравской Словакии {136}, сидя среди мешков, гусей и кудахтающих кур, я прежде всего извлек на свет божий выстиранный карман брюк, от которого было очень холодно, потом разул башмаки.
— Хозяюшка, подвиньтесь немного! Вот так, прекрасно — большое спасибо!
Я вытянул ноги, сунул их под скамейку напротив, расположив по обеим сторонам от черной юбки в складочку, и стал сушить на горячей трубе носки и брюки.