Молчание.
Мне грех жаловаться, бывало и хуже — вернулся после тюрьмы сюда, попробовал заняться тем, чем всегда занимался, И если бы мне вот сейчас сказали, Зудин, выбирай — или фотографировать, или на выбор — остальное, я сказал бы — смотрите в объектив, люди!
Молчание.
А твой роскошный вид для меня не неожиданность — ты ведь в молодые годы имел кличку Павлин. По оперению ты теперь настоящий павлин, Павел… Что ты вытворял со своими волосами! Килограмм бриолина в день! — и все для того, чтобы закрепить пробор. Вот итог — на лысине сияет глянец. Нет-нет, этот хмурый дядя все равно похож на того Пашку Раздорского! И все-таки, несмотря ни на что, я повторяю мой главный вопрос — ты доволен жизнью, Павлуша?
Молчание.
Раздорский. Почему с меня капает пот?
Зудин. Мы выпили — и внутри у тебя жарко…
Раздорский. А ты почему не потеешь?
Зудин. Ужас! Я представить себя не могу потным.
Раздорский. Совсем не потеешь? Никогда?
Зудин. Никогда.
Молчание.
Раздорский. Тогда ты — не человек.
Зудин. Возможно. В прошлое лето попробовал выйти сюда на набережную — конкуренты меня побили. Разбили всю мою аппаратуру. В это лето вообще убить могут за лишнего клиента. Я их понимаю, теперь в Саратове редко фотографируются. Аппаратура у меня старенькая. Ужас, как дорого сейчас стоит хорошая камера. Ужас!
Раздорский. Хорошая камера… это, имеешь в виду, какая?
Зудин. Не трогай тему, не надо!
Раздорский. А кого тут снимать, Лева?
Зудин. Лично я, Паша, снимал людей. Пред фотографом проходит вся человеческая жизнь. Снимаешь маленького ребеночка верхом на подушке, потом его в ясельках, потом — в детском саду, потом в школе. Жизнь идет — человек приходит сниматься на военный билет и паспорт, заказывает свадебное фото, и наконец, близкие этого самого человека просят тебя сделать его анфас на фарфор. В овале. И остаются от человека только мои старые негативы. И может быть, никто, кроме меня, его-то самого и не заметил — жил ли он или нет… Совсем недавно дошла до меня простая мысль — фотографии живут дольше, чем люди.
Раздорский. Но фотографы в этом не виноваты.
Зудин. Как официальный нищий, без пособия, имею право на следующий вопрос?
Раздорский. Имеешь. Слушай, а где Светка?
Молчание.
Где Светка? Где Светлана Кушакова?
Зудин. Действительно, интересно, а почему моя жена до сих пор не с нами?
Раздорский (поражен). Как ты сказал? Жена?
Зудин. Эта леди обещала прийти. Тебе, я думаю, хотелось в первую очередь ее увидеть? Я сказал ей — приехал Раздорский и пригласил нас в ресторан на воде.
Раздорский. Ты сказал, Светлана Кушакова… твоя жена?
Зудин. Да… жена.
Молчание.
Светлана Кушакова, по-моему, всегда приходила к нам с опозданием.
Молчание.
Всех твоих жен я не знаю. Я не был на твоих свадьбах. Меня тут одно время девушки Саратова спрашивали, как ваш друг Раздорский мог связать себя узами с такими женщинами и главное ради чего? Одна на полвека старше, другая — чья-то дочь. Я сказал не знаю — я не был на его свадьбах. Ну… саратовские наши девушки, конечно, тут передавали из уст в уста, что просто одна страшнее другой… Я пытался тебя как мог защитить… Сошлись на том, что их выбирал кто-то другой вместо тебя. А наши, саратовские девочки, обречены были уезжать в Египет… Тут египтяне строили кирпичный завод… до сих пор не могу понять, почему именно египтяне.
Раздорский. Наверно, ответили за Асуан.
Молчание.
Зудин. Не обижайся. Здесь про тебя говорили так: первый раз ты женился ради московской прописки… потом ради квартиры в центре, потом тебе понадобилось еще что-то. А счастье они тебе дали в результате, эти жены? Вопрос саратовского маньяка…
Раздорский. Что они мне могли дать? Все, чего я добился, я достиг сам…
Зудин. Я слышал, ты там теперь возглавляешь что-то, но не думал, что ты такой богатый…
Раздорский. Есть люди и побогаче…
Молчание.