«Для настоящего революционера самой большой опасностью, — может быть, даже единственной опасностью, — является преувеличение революционности, забвение граней и условий уместного и успешного применения революционных приемов. Настоящие революционеры на этом больше всего ломали себе шею, когда начинали писать «революцию» с большой буквы, возводить «революцию» в нечто почти божественное, терять голову, терять способность самым хладнокровным и трезвым образом соображать, взвешивать, проверять, в какой момент, при каких обстоятельствах, в какой области действия надо уметь действовать по-революционному и в какой момент, при каких обстоятельствах и в какой области действия надо уметь перейти к действию реформистскому. Настоящие революционеры погибнут… лишь в том случае, — но погибнут наверняка в том случае, — если потеряют трезвость и вздумают, будто «великая, победоносная, мировая» революция обязательно все и всякие задачи при всяких обстоятельствах во всех областях действия может и должна решать по-революционному.
Кто «вздумает» такую вещь, тот погиб, ибо он вздумал глупость в коренном вопросе…»
Это было написано В. И. Лениным в одной из тех статей, в которых он обосновывал, отстаивал и разрабатывал идею и практику нэпа, разъясняя тот крутой поворот, который был сделан на X съезде РКП(б) в области внутренней экономики и политики, и «необходимость прибегнуть к «реформистскому», «постепеновскому»[10] методу действий. В ситуации разгара военного коммунизма подобное заявление трудно себе представить, оно упало бы на явно неподготовленную почву, как говорится.
Идеи живут куда дольше людей. Раз возникнув, идеи вообще словно бы навсегда остаются в духовной атмосфере человечества, по существу, и составляя эту атмосферу. «Хорошие» и «плохие», «здравые» и «вздорные» идеи составляют духовную атмосферу, находясь постоянно в сложном движении, противоречиво контактируя друг с другом, взаимодействуя, взаимопротивоборствуя, опускаясь «ближе к земле» или уходя куда-то из поля зрения данного поколения и словно консервируясь в том «безвоздушном пространстве», куда уже не достигают никакие звуки и отголоски живой жизни. Где-то витают и «ждут своего часа» так называемые «забытые идеи» или идеи «преждевременные», что-то поделывают «непродуманные» и «утопические»… И трудно, напрасно делить все это богатство духовного мира человечества, всю эту облекающую наш земной шар сферу духа на две резко размежеванные части — «реакционную» и «прогрессивную». Контакты и взаимопроникновения идей, порой совершенно, казалось бы, взаимоисключающихся, — дело обычное и, в общем-то, естественное. Всякого рода, к примеру, непролетарские идеологии являются неустранимой «средой обитания» марксизма. Борясь с этой «средой» и отрицая ее, марксизм при всем том находится с ней в очень сложных отношениях, неизбежно соприкасаясь с ней. Самоизоляционизм в этом случае — иллюзия. В плоскости практически-политической эти иллюзии оборачиваются сектантством и догматизмом, ведут к отрыву марксистской идеологии от масс. Даже само возникновение марксизма, как на то указывал Ленин, было неразрывно связано с развитием непролетарских идеологий, поскольку именно они явились — в наивысших достижениях немецкой классической философии, французского утопического социализма и английской политической экономии — идейно-теоретическими источниками марксизма… По сути дела, перед нами хор, который включает в себя самые разные «голоса» и «звуки» и, как-то преобразуя их, не превращается в некую саморазрушительную какофонию, а все-таки сохраняет общую «тональность» звучания. Это не хаос, а многозвучие, обнимающее собой весь возможный идейный диапазон, определяемый всем духовным богатством человечества, накопленным в конечном счете (даже в «снятом» виде) за всю историю его развития.
Конечно, идеи не существуют вне людей. Тут возникает некое кажущееся противоречие, несоответствие — бессчетное число поколений накапливало идейную атмосферу, но «потребителем» и реальным «носителем» всей этой «воздушной армады» всякий раз оказывается только одно из поколений, существующее в каждый данный исторический момент. Так. Но только ведь всякий «исторический момент» — момент некоего исторического процесса, открытого для движения идей «в обе стороны» его. Но еще более того важно тут то обстоятельство, что, вообще-то говоря, в любом обществе не может не сохраняться определенная степень духовной многослойности, сосуществуют — пусть не мирно, порой в ожесточенной схватке — разные уровни и даже типы общественного сознания. И даже отдельная личность, как о том уже был у нас случай упомянуть в иной связи, — тоже процесс. Что же говорить о типе! Это всегда чрезвычайно сложный конгломерат, что и объясняется необходимостью всякого мировоззренческого типа контактировать со всей средой своего «духовного обитания». Таким образом и получается, что в одно и то же историческое время существуют не только разные идеи и системы идей, но и самые разные модификации одной и той же системы идей. Все это вроде бы даже и самоочевидно, но применительно к конкретному «случаю» — судьбе или характеру человека — обнаруживаются неожиданные обстоятельства.
10