— Нет, — покачал головой Руперт. — Только в защитных чехлах, на настоящий мечах я сражаться не стану.
Он никогда не поднял бы руку ни на старика, ни на женщину, ни на ребенка — его так воспитали.
— Это ты называешь настоящими мечами?
Мастер довольно хмыкнул. Он отложил в сторону кинжалы и взял в руку палку, по виду похожую на настоящий меч, такую же точно протянул Руперту.
— А вот это подходящее оружие для тренировок, — рассмеялся Руперт, забирая деревянный меч и сразу принимая боевую позу.
Он сделал проверяющий выпад — мастер неожиданно отклонился в сторону, не пытаясь отразить его удар. Руперт едва не упал на колени, потеряв равновесие. Для него уход от удара стал полной неожиданностью. Он нанес следующий удар, затем еще один — мастер словно не сражался, а танцевал по площадке.
Руперт ничего не понимал — он молодой, сильный не может победить старика. Он начал наносить удары с большим остервенением. Его рубаха намокла от пота, он выдохся, а мастер по-прежнему был бодр и свеж. За все время он ни разу не замахнулся своей палкой на Руперта, вымотав его своим танцем.
— Я давно мог «убить» тебя, — ухмыльнулся мастер, уходя от очередного удара Руперта. — Ты не переоценил свое мастерство — оружием владеешь лишь немного. Я бы сказал, меч держишь в руках отлично, но применять его в полной мере не умеешь.
— А как насчет шамшира? — тяжело дыша, поинтересовался Руперт.
— Это меч ничем не отличается от всех прочих, — ответил мастер, останавливаясь и прекращая бой. — Замах, удар… И смерть.
Он взмахнул рукой и, перехватив деревянный меч по-другому, прочертил им дугу с оттяжкой в воздухе.
Они подошли к бочке с водой, предназначенной для умывания.
Мастер скинул рубашку и зачерпнул ковшом воды.
— Полей-ка на меня, — попросил он.
Руперт тоже стянул рубашку и кинул рядом с рубахой мастера. Ему стало невероятно стыдно, что его хоть выжимай, а рубашка того оставалась почти сухой, словно он и не сражался с ним.
— Почему так? — спросил он, поливая спину мастера прохладной водой.
— Потому что хотел непременно меня победить, — отозвался мастер, забирая у Руперта ковш и зачерпывая воды из бочки.
— Мне стыдно, — пробормотал виновато Руперт.
— А-а-а, — протянул мастер, поливая водой своего недавнего соперника, — вот мы и подошли к главному, с чего начинается учеба владения оружием. Это те чувства, от которых надо избавиться, чтобы стать настоящим воином. И первое из них — как раз чувство стыда. Если ты все сделал правильно, а ты сделал все правильно, тебе не должно быть стыдно. Если кто-то сделал что-то не правильное — не обижайся на них. Стыдом ты лишь замещаешь чувство обиды. Избавляйся и от него. Не обижайся никогда ни на кого. Это всего лишь люди со своими правдами и неправдами. И их работа — подводить тебя.
— Сложно, — усмехнулся Руперт. — Мне бы что попроще. Например, в какую сумму обойдется мое обучение?
— Даром, — отозвался мастер, натягивая рубаху, а поверх нее надевая шервани.
— Даром? — удивился Руперт. — Но почему?
— Шамшир… — вздохнул мастер. — Он не терпит ни золота, ни серебра. А вот когда получишь с его помощью первые деньги, хоть монету, половину отдашь мне.
— Спасибо, — поблагодарил Руперт. — Я так и сделаю. Дело чести.
— От чувства, что ты кому-то что-то должен, ты тоже должен избавиться. Ты никому и ничем не обязан с самого рождения. За исключением себя. Все должно идти от сердца, — хмыкнул мастер. — Я не обижусь, если ты забудешь рассчитаться со мной. Я назвал цену — даром. А дальше все зависит только от тебя.
— Я понял, — кивнул Руперт.
— Жить будешь со мной в доме, есть за одним столом, за ворота ни-ни, — мастер пристально посмотрел на своего будущего ученика.
Выдержит он? Или сбежит спустя неделю занятий, решив, что и без его науки он много знает и умеет…
Никогда Руперту не было так тяжело. По вечерам он валился с ног и сразу засыпал, едва его голова касалась подушки. А рано утром его из сна без сновидений выдергивал хриплый голос мастера.
— Да-да, — произносил он, поднимаясь с жесткой деревянной лавки, на которой для мягкости был постелен лишь тонкий матрац, набитый сухой травой. Руперт натягивал на обнаженное тело длинную льняную рубаху с глухим воротом, чтобы его нежная кожа не обгорела, и отправлялся на площадку под палящее солнце. До завтрака у него асаны и растяжка. Потом его ждал остывший чай и невкусная каша, сваренная на воде без соли лишь с горсткой изюма. Теперь мучная похлебка Болдера, приправленная травами, казалась ему верхом кулинарного искусства.