— И долго это продолжалось?
— Пока мне не исполнилось восемнадцать.
— Боже мой! Этого просто не может быть!
— И тем не менее было именно так! — с горечью подтвердил герцог. — Можете себе представить, что, когда умер мой отец, я почувствовал себя так, словно вышел из тюрьмы. — Он издал короткий смешок. — Подобно узнику, долгие годы проведшему в мрачной темнице, я совершенно не знал той жизни, в которой внезапно очутился. Все казалось мне таким странным…
— И что же случилось потом?..
— Неужели вы не можете догадаться? — насмешливо спросил герцог. — Разумеется, первым делом я отправился в Лондон. Ведь теперь я никому не был обязан отчетом! И конечно, общество приняло с распростертыми объятиями богатого молодого герцога!..
— Наверное, это было… приятно, — тихо заметила Шимона.
— Это было подобно выходу из тьмы на свет! Но к несчастью, у меня не было никаких нравственных принципов, моральных стандартов, чтобы я мог правильно оценивать людей, встреченных мною в свете. Меня снедало единственное чувство — жгучее желание скорее восполнить все то, что я, как мне казалось, упустил в этой жизни…
— Я вас понимаю…
— Мне хотелось всего запрещенного для меня в течение долгих лет — завести собственных лошадей, охотиться, боксировать — словом, заниматься тем, что для любого молодого человека моего возраста было вполне привычным.
Герцог цинично усмехнулся и добавил:
— Кроме того, меня, естественно, интересовали и женщины!
Шимона стиснула руки, почувствовав внезапный укол ревности, поразивший ее сердце подобно лезвию острого кинжала.
— Мой отец считал женщин порождением дьявола, — продолжал герцог, — поэтому для меня они обладали неизъяснимым очарованием. Меня влекло к ним как магнитом.
Глядя на прекрасное лицо своего собеседника, Шимона невольно подумала о женщинах, наверняка находивших его не менее привлекательным, чем он их.
— И снова я пустился во все тяжкие, — нарушил молчание герцог. — Моя жизнь в свете началась знакомством с весьма порочными друзьями принца Уэльского, встреченными мной в Карлтон-Хаусе. Они-то и подняли для меня завесу над сомнительными удовольствиями, которым сами предавались.
В голосе герцога слышалась неподдельная горечь. Он продолжал свой рассказ:
— Сами можете себе представить, что случилось потом. Я вел себя словно маленький мальчик, оказавшийся в лавке со сластями. Жадно погружаясь в пучину греховных наслаждений, я вскоре заслужил тот титул, который вам наверняка известен.
Губы герцога тронула кривая усмешка.
— Его Бесчестье!.. Да, я гордился своим прозвищем! Во всяком случае, мне оно казалось гораздо более почетным, чем титул Герцога-Молельщика…
Выпалив эту тираду, герцог глубоко вздохнул.
— А потом я встретил вас… Когда вы впервые переступили порог моей комнаты в Рейвенстоун-Хаусе, я понял, что вы — та самая женщина, которую я давно и безнадежно мечтал найти!
— Я… со мной тоже что-то произошло, когда мы… встретились впервые, — сбивчиво произнесла Шимона.
— Мы сразу ощутили, — сказал герцог, — некую невидимую связь между нами. И слова оказались не нужны…
Он обернулся к ней, и в его глазах Шимона прочла боль и муку.
— Когда я поцеловал вас, я понял, что на свете все-таки существует Бог, и поверил в Него.
Шимона вздрогнула — такой отклик нашли слова герцога в ее сердце. Затем он поднялся с места и резко сказал:
— Вы для меня являетесь истинным воплощением всего чистого и светлого, но именно поэтому я и не могу позволить себе увлечь вас за собой в бездну. Для этого во мне осталось достаточно порядочности!
Глубоко вздохнув, герцог проникновенно добавил:
— Я буду любить вас всю жизнь… и ради этой любви я завтра же отошлю вас к родственникам вашей матери. Там вам будет хорошо и спокойно. И кто знает — возможно, в один прекрасный день вы встретите мужчину, достойного вас!..
Шимона словно оцепенела.
Теперь, когда герцог окончил свой рассказ, многое из того, что раньше было для нее загадкой, стало ясным.
Ей тоже, как и ему, была ведома жизнь без друзей-сверстников. Его одиночество было знакомо и понятно Шимоне.
Правда, узилище герцога было жестоким и страшным. Ее собственное затворничество было вполне комфортабельным, и жила она среди любящих ее людей. Но все же вынужденная отгороженность от мира оставила на них обоих свою неизгладимую печать.
Вот почему Шимона так хорошо понимала чувства герцога. Теперь, когда она так много о нем узнала, ей стали понятны и причины его вызывающего поведения.