Всадница на белой лошади слегка наклонилась ко мне, указала на свою, почти обнажённую грудь, и сказала:
– Я Агнесса Сорель, как твоё имя, алхимик?
Я ткнул себя пальцев в грудь, давая понять, что понял вопрос, и сказал:
– Альберт, – назвав имя своего отца, наполовину немца, наполовину русского.
Я уже серьёзно начинал сомневаться в том, что это розыгрыш… Одежда этих молодых людей и оружие были так натуральны, особенно удивительная вышивка золотой нитью на камзолах и штанах; а главное, их необычные лица безо всякого грима, естественные усы, бородки, длинные завитые волосы у кавалеров…
– Точно, это немец, – у него баварский выговор, – тихо произнёс красивый молодой человек с завитыми волосами, что находился рядом с очаровательной Агнессой.
– Его надо непременно показать нашему коннетаблю, – произнесла всадница с холодными глазами и золотыми лилиями на голубом берете.
– Хочешь служить у французского короля, алхимик Альберт? – спросила меня красавица с открытой грудью и лицом мадонны, несколько поубавив надменность в голосе, но властно впиваясь в меня своими ярко-голубыми глазами.
Молодой человек в фиолетовом камзоле перевёл её слова на немецкий язык.
Понимая, что отказываться глупо и подвернулся шанс выяснить, наконец, что же это со мной произошло, и, с кем я разговариваю, я твёрдо ответил:
– Сочту за честь.
Молодой человек в фиолетовом камзоле, расшитым золотыми нитями, понимающий по-баварски, поправил меня:
– Надо говорить – Ваша светлость.
– Да, сочту за честь, Ваша светлость, – бодро, как солдат, повторил я.
Молодой человек перевёл мои слова на французский язык.
Авангард – самая живописная часть этого конного отряда, дружно засмеялась.
– Эй, сержант! Гастон! Приведи лошадь этому парню, – крикнул красивый молодой человек с завитыми волосами, в фиолетовом камзоле.
Через пару минут, ко мне, из конца отряда, подъехал всадник со смуглым и суровым лицом. Он был в рыцарских латах, на его бедре висел настоящий двуручный меч. Рядом с его конём бежал ещё один, на поводке.
Гастон высвободил уздечку и передал её мне. Несмотря на свой высокий рост и длинные ноги, я неловко сел на коня… Моё тело всё ещё отходило от подземного водоворота, и голова слегка кружилась, хотя ни одного ушиба я не получил…
Послышались смешки от моей неловкости, но Гастон не улыбался, он приспустил стремена, и сказал:
– Поехали со мной. Где твоё оружие, немец? В этом лесу рыскают англичане, способные похитить, или убить кого угодно…
Я не отвечал.
Моя лошадь побежала за Гастоном в самый конец отряда. Здесь были настоящие рыцари в доспехах. У них не было блестящих шпаг, у них были тусклые широкие мечи.
– Эй, алхимик, ты можешь помочь раненому? – спросил меня один из солдат и указал пальцем на своего товарища.
– Что? – спросил я по-немецки, с удовольствием отмечая про себя, что хорошо понимаю язык.
– У Николаса кровоточит старая рана, сейчас веткой разодрал, – повторил солдат и снова указал на товарища, а затем на своё плечо.
Я молча кивнул, делая вид, что всё понял, спешился, и подошёл к всаднику с перекошенным от боли лицом.
– Покажи, опять же по-немецки сказал я, и сделал жест рукой.
Всадник расстегнул серый камзол, без прикрас, и высвободил левую руку. Сквозь намотанные тряпки на его плече проступила свежая кровь.
– Один момент, – сказал я, щёлкнул пальцами, и поднял указательный палец вверх… Затем снова открыл свой рюкзак, ставший поистине драгоценным…
Я достал небольшой флакончик обезболивающего спрея, снял колпачок, и, жестом, попросил Николаса убрать тряпки с плеча.
Грациозная амазонка и её свита уже были здесь, рядом со мной и Николасом…
Они с огромным любопытством разглядывали флакончик со сверкающей этикеткой, и сверкающую молнию на моём классном рюкзаке.
На плече Николаса была видна припухшая ранка круглой формы, вероятно, от укола шпаги. По её краям проступала свежая кровь. Я нажал на колпачок, и струя молочного цвета, с хорошо слышным шипением, залила ранку.
– Сейчас поможет, – сказал я по-немецки.
Всадники были если не поражены, то в высшей степени удивлены аэрозольной струёй, вылетевшей из баллончика, почти так же, как и выпущенной красной ракетой.
Уже через несколько секунд боль утихла, Николас повеселел, похлопал меня по плечу и громко сказал:
– Этот парень – отличный лекарь! Чёрт меня побери!