Комната, где Керенский встретил Алексеева, была просторна и светла. Ее окна, довольно маленькие, выходили на Адмиралтейство и Неву. Стены были обиты розовым шелком, создававшим иллюзию солнечного дня даже в пасмурную погоду. В этих личных покоях до февраля, видимо, было множество всяких диванчиков, стульчиков, креслиц и столиков с вазами, полными цветов, с альбомами фотографий — Николай Второй обожал фотографировать. Теперь большинство мебели из гостиной было убрано, она приобрела довольно строгий и деловой вид.
Посреди комнаты стоял Керенский и ждал, когда генерал к нему приблизится. Министр-председатель выглядел сильно уставшим. Приветствовал он Михаила Васильевича без обычного бравирования. Его глаза ввалились и потускнели. После обмена рукопожатиями Керенский сразу же предложил Алексееву пост верховного главнокомандующего.
"Как же так, — подумал Мезенцев, — ведь только вчера, после отказа Лукомского, телеграммой этот пост был предложен Клембовскому?! А от Клембовского ответ еще не получен… Двоим сразу предлагают? Непорядочно…"
Михаил Васильевич не собирался немедленно соглашаться с Керенским. Он попросил для начала дать ему ознакомиться со всеми документами и перепиской, связанными с «недоразумением», как назвал он мятеж, о котором был прекрасно осведомлен.
Вырубов отправился в кабинет Керенского за документами. Алексеев принялся ругать большевиков и вообще всех «социалистов», Керенский, хотя и числился членом партии социалистов-революционеров, не прерывал старика.
Мезенцев отвел на минуту глаза и залюбовался видом Невы, открывавшимся из окон. Под синим августовским небом голубела гладь воды. Стройные ряды зданий на Университетской набережной являли свои благородные пропорции. На этой стороне Невы многоколонные портики восточного фасада Адмиралтейства были совсем рядом. Но совершенство природы и архитектуры за окнами только подчеркивало нервозную и дышащую угрозой обстановку во дворце. Мезенцев отвернулся, тем более что в гостиную уже входил Вырубов с зеленой сафьяновой папкой. Папку вручили генералу. Все расселись.
Михаил Васильевич принялся внимательно изучать каждый лист. Потом он закрыл папку, подумал немного и заявил встрепенувшемуся Керенскому полный отказ от должности главковерха. Аргументируя свою позицию, Алексеев говорил и о том, что смена командующих может пагубно отразиться на моральном состоянии армии. Он настаивал на том, что Керенскому нужно выяснить все недоразумения с генералом Корниловым и оставить Лавра Георгиевича на его посту.
Керенский вспылил. Резким тоном он заявил Алексееву, что никаких соглашений с Корниловым быть не может. И опять стал льстиво уговаривать Алексеева принять этот высокий пост. Но старик не поддавался.
Вырубов послал за Терещенко. Обаятельный молодой заместитель министра-председателя явился тотчас и тоже попытался склонить Михаила Васильевича к принятию предложения правительства. Алексеев не пожелал больше разговаривать. Господам он сообщил, что удаляется завтракать. Он просил Мезенцева не провожать его, а доложить позже о решении, к которому придут господа министры.
В двенадцать с половиной в канцелярию, где был стол Мезенцева, офицер-связист принес телеграмму, сообщающую, что передовые части корниловского Третьего конного корпуса подошли к Луге. Чуть позже поступила лента Юза о том, что авангард мятежников высадился на станции Семрино в сорока четырех верстах от столицы… Сведения мгновенно просочились на все три этажа Зимнего. Паника охватила министерские помещения дворца. Стали исчезать неизвестно куда чиновники канцелярии, просители, толпами перекатывавшиеся по коридорам. Появились и другие верные признаки кризиса. В квартиру, которую занимал в Зимнем председатель художественно-исторической комиссии по приемке ценностей дворца Головин и где теперь жил также другой видный кадет — Кокошкин, примчался ловить слухи лидер партии "народной свободы" Милюков…
В середине дня Милюкова и Алексеева пригласили к министру-председателю. И снова в розовом кабинете на третьем этаже полковник Мезенцев стал свидетелем важной встречи. Генерал упорно молчал. Зато Милюков пытался навязать Керенскому свое посредничество в переговорах с Корниловым. Однако не преуспел. Назревала ссора. Все были взвинчены до предела, и вдруг Керенский бросил фразу, на которую обратил внимание даже Мезенцев, столь далекий от политики.
Глава Временного правительства сказал, что готов уступить власть любой общественной группе, за которой стоит сила. Министр-председатель явно бросал пробный шар. Но быстрой реакции на него не последовало. Видимо, Керенский ее и не ждал. Он свернул беседу.
Уехал к себе в вагон, стоящий, как всегда, у Царскосельского вокзала, и Алексеев.
…В седьмом часу вечера, когда полковник Мезенцев делал генералу вечерний обзор событий на фронте, в вагоне появился Милюков. Павел Николаевич очень спешил. Он рассказал Алексееву, что Керенский по-прежнему хочет уйти в отставку и готов передать власть Михаилу Васильевичу еще и потому, что Корнилов с ним бороться не будет. При этом известии генерал зарделся от радости. Вместе с Милюковым он принялся тут же набрасывать план, как уладить отношения с Корниловым.
Милюков всячески заверял генерала, что партия кадетов его полностью поддержит. Но хитрый Павел Николаевич лукавил. Он видел в Алексееве лишь промежуточную фигуру. И искренне полагал, что наилучшим премьером в России может быть только он, профессор и политик Милюков…
…Вечером того же дня в Малахитовом зале собралось совещание министров. Впрочем, каждый из них уже подал заявление об отставке и более суток был бывшим министром… Надо было срочно разрядить и ликвидировать правительственный кризис.
Стояла мертвая тишина, когда оглашались сведения о продвижении корниловских войск. Тревожное молчание разрядил Прокопович. Он предложил создать Директорию, чтобы остановить Корнилова. Тут же предложил включить в Директорию и генерала Алексеева…
Кокошкин высказал мысль, что Алексеева надо бы сделать главой правительства. Раздались голоса и за то, чтобы Керенский сложил с себя власть немедленно, поскольку-де через несколько часов Корнилов будет в Петрограде. Все глаза обратились на министра-председателя.
Керенский выдержал паузу, словно актер. Потом, упомянув о своем разговоре с Милюковым, жеманно заявил, что готов сдать власть. Полковник Мезенцев видел, что это игра, что министру-председателю очень хочется, чтобы соратники стали дружно упрашивать его остаться. Но таковых не оказалось.
Министр юстиции Зарудный встал первым и высказался за уход Керенского. Любимый заместитель председателя Терещенко пробормотал так, что стало слышно многим: "Это дело ликвидировать, обоих за штат отправить — и Керенского, и Корнилова".
Министр-председатель вспылил. Не медля он закрыл заседание, чтобы бывшие министры не сговорились и не приняли какую-нибудь опасную для него резолюцию. Не спеша, продолжая обсуждать уход министра-председателя, стали расходиться его, ставшие бывшими, сотрудники. Керенский не пошел ни с кем. Он остался сидеть в своем председательском кресле, уперев тяжелый взгляд в малиновые драпировки на окнах. Лишь когда ушли все, он собрал бумаги и направился решительными шагами через анфиладу комнат в бывший кабинет императрицы, который теперь занимал заместитель председателя Временного правительства и его лучший друг и брат по ложе "Верховный совет народов России" Николай Виссарионович Некрасов. "Уж он-то меня не подведет!.." думал премьер.
Керенский застал молодого профессора-министра лежащим на диване с мрачным видом. Александр Федорович подсел к дивану, искательно посмотрел на Некрасова. От него он ждал искреннего сочувствия — ведь так много сделано для него.