"И вообще пора переходить от слов к делу! А то болтают во всех салонах о заговоре военных… Охранка исправно доносит это, очевидно, Протопопову, а тот — царю, — и все дело может быть провалено в одну минуту…" — размышлял Коновалов, словно «разогревая» себя к тому заседанию, на которое он сейчас ехал. Совет ложи имел быть в конторе ее видного члена Михаила Михайловича Федорова, действительного статского советника, штатского генерала по чину, а в финансовом мире — председателя совета Азово-Донского банка, одного из богатейших банков России.
"Роллс-ройс" выехал к Летнему саду, проследовал мимо английского посольства.
"Милый, милый Бьюкенен, — подумалось Коновалову, когда в окне промелькнул трехэтажный темно-красный дом британского посольства. — Как он суетится сейчас, помогая нам… Но мы сами должны решить больной вопрос России, а уж затем используем всю финансовую мощь Великобритании, ее помощь военным снаряжением — и опрокинем германца. Кстати, переворот никоим образом не должен быть связан с именем британского посла… Не забыть сказать Терещенке, чтобы он через полковника Тарнгидля предупредил посла и военного агента Британии о намеченной дате — очевидно, сговоримся, что будем решать перед пасхой…"
В густых сумерках на Дворцовой площади открылись два крыла арки величественного Главного штаба. В свете уходящего дня не было видно шестерки коней, несущих колесницу бога войны — Марса. Коллежскому секретарю пришло в голову неприятное соображение: "Неужели толстый Гучков скоро воссядет здесь в роли военного министра?" Потом Коновалов вспомнил, что военное министерство помещается совсем в другом месте — на Исаакиевской площади, — и ему стало от этого чуть легче.
Когда проехали сквозь арку на Морскую, взгляд выделил новое здание Азово-Донского банка.
"Довольно внушительно снаружи и чем-то неуловимо напоминает здание Английского банка", — мелькнуло в уме Коновалова.
У главного подъезда стояли моторы, кареты, извозчичьи пролетки. Тротуар перед боковым, директорским подъездом был очищен от снега еще лучше, чем перед главным. Авто остановилось против него, у арки ворот, из которой был вход в служебные помещения. Верный английским привычкам, хозяин не выходил из машины, пока шофер, обежав экипаж, не распахнул перед ним дверцу…
"Жди здесь!" — коротко распорядился Коновалов и уверенно проследовал в подъезд, дверь которого предусмотрительно распахнул бдительный швейцар. Лакированные английские ботинки миллионера, почти не коснувшись петроградской грязи, ступили на ковровую дорожку. Московская шуба на бобрах и бобровая, с бархатным донцем шапка небрежно сброшены на руки гардеробщика. Подъемная машина плавно возносит коллежского секретаря на одну из главных финансовых вершин Петербурга — третий, директорский, этаж Азово-Донского банка. У выхода из лифта на ковровой дорожке в коридоре патрона встречает Гриша.
Через маленькую дверь, открытую для него Гришей, Коновалов попадает прямо в директорский кабинет, показавшийся ему необычно маленьким, но тут через арку он увидел четырехстворчатые широченные двери. Убранные в стену, они превратили кабинет и обширную приемную в уютный зал.
Сам Михаил Михайлович, хозяин кабинета и крупнейший акционер банка, примостился у самых дверей. В кажущемся беспорядке расположились братья. На самом же деле они расселись в соответствии со своими интересами и тяготениями.
Гучков сидел поближе к Федорову — наверное, уже давно здесь, и обделывал какие-нибудь дела для своего Учетного банка. Керенский — на председательском месте, ведь он, как генеральный секретарь ложи, ведет ее. Терещенко, весьма продувной, несмотря на молодость, воротила-сахарозаводчик, небрежно откинулся в кресле рядом с Маклаковым — петроградским поверенным москвичей Пашки Рябушинского и его брата. С этими двумя, Терещенкой и Маклаковым, ухо надо держать востро… "Граф Орлов-Давыдов здесь, — отмечает Коновалов. — Он особенно нужен будет сегодня, когда я потороплю наше военное отделение…"
Были здесь и Некрасов, Ефремов, князь Львов… "Даже старый князь Оболенский приплелся, наивный дурачок. Что ему до власти — ему бы все играть и играть, а во что — все равно, денег на любые игры хватит!" — думает Коновалов.
Он сделал общий поклон и уселся недалеко от Керенского в кресло, которое предназначено явно ему, как особо уважаемому брату. Говор затихает, все глаза обратились на генерального секретаря.
16. Северный фронт, мыза Олай, декабрь 1916 года
В ночь ударил легкий морозец. Землю прихватило твердью, и снег заскрипел под сапогами. От луны было довольно светло. Вяло идущие роты глухо стучали по деревянным настилам дороги, ведущей к позиции.
Шагах в пятидесяти от Федора, едущего по обочине рядом с ротным, двигалась и дышала своей единой массой, словно какое-то огромное чудовище, его рота. Не было ни смеха, ни шуток, как обычно во время похода. Федор знал, что все думают сейчас об атаке, которая предстоит утром, и у многих нет в душе даже искры надежды, что они доживут до следующего вечера. Поручик принимал участие в боях, где потери доходили до четырех пятых. Он думал о том же, что и солдаты. Дыхание смерти, а не слабый курляндский мороз, холодило ему теперь лицо.
"Может быть, и не убьют? — мелькнула вдруг среди черных предчувствий светлая мысль в голове Федора. — Ведь полтора года я уже на позициях, а бог миловал… Нет, могут все-таки теперь убить!.." — опять засосало под ложечкой.
Глядя на колонну солдат, безропотно идущих к рубежу, который через несколько часов разделит мертвых и живых, Федор подумал: какая же сила ведет в бой их, объятых ужасом и протестом против смерти?! Трусы ли те стрелки первого полка, что отказались идти в наступление? Ведь многим из них грозят расстрел и каторжные работы. Может быть, они храбро высказали протест против насилия и против своего уничтожения на поле брани, хотя знали, что их ожидает пуля от собственных товарищей по дивизии, которым завтра прикажут расстрелять бунтовщиков? Воистину неисповедима душа человеческая.
Послышался голос батальонного командира: "Господа офицеры!" От конца колонны показалась группа всадников. В неверном свете луны было плохо видно, но Федор решил, что это высокое начальство. Так оно и оказалось.
— Батальон, смирно, равнение направо! Господа офицеры! — резко, как на царскосельском параде, прозвучала команда батальонного.
— Здорово, молодцы-сибиряки! — пробасил подъехавший начальник дивизии.
— Здра жела, ваше превосходит-ство! — дружно гаркнули стрелки.
— Спасибо за молодецкую службу! — В тоне генерала прозвучали льстивые нотки.
— Рады стараться, ваше превосходит-ство! — в один голос ответили вторая, третья и четвертая роты.
Кавалькада тронулась дальше, но тут начальник дивизии увидел капитана Крылова и подъехал к нему. Офицеры вытянулись в седлах, приняв положение «смирно». Генерал протянул руку капитану Крылову, а затем и Федору.
— Благодарю вас, господа офицеры, за то, что ваши солдаты проявили стойкость и верность присяге! — растроганным голосом обратился генерал к Крылову.
— Не стоит благодарности, ваше превосходительство! — чуть иронично позволил себе ответить капитан. — Еще впереди наступление. Как-то оно сложится!
— Все равно спасибо! — тряхнул головой генерал. — Хоть за то, что зараза первого полка на вас не перекинулась…
Мимо стали проходить роты второго батальона.
— Здорово, молодцы! — рявкнул генерал.
— Здра жела, ваше превосходит-ство! — стройно донеслось в ответ.
— Спасибо за молодецкую службу!
— Рады стараться, ваше превосходит-ство!
Генерал со своим штабом поскакал вперед, и теперь оттуда доносилось "здра жела" и "рады стараться".
Крылов тронул лошадь и, когда поравнялся с Федором, зло бросил ему:
— Смотри-ка, какой добрый генерал сделался! Перед нами заискивать стал, что не поддались примеру первого полка…