54. Могилев — Псков, 1 марта 1917 года
Со станции Могилев императорский поезд тронулся около пяти утра, когда Николай крепко спал. Впереди, как полагается, с достаточным интервалом шел второй литерный — свитский.
Государь проснулся около десяти. Только что миновали Смоленск. Из Вязьмы, где поворачивали на Ржев и Лихославль, Николай дал телеграмму в Царское Село. По-английски сообщал дорогой Аликс, что погода прекрасная и много войск послано в Петроград с фронта. Он не знал, что эшелон Николая Иудовича железнодорожники всячески задерживают и генерал не добрался еще и до Витебска.
За окном проносились утонувшие в снегах деревеньки, маленькие уютные станции. Во Ржеве поезд сбавил ход, и можно было хорошо рассмотреть тихие улицы, редких извозчиков и прохожих, колокольни церквей, стаи галок…
Железнодорожное начальство вытянулось по стойке «смирно» на платформе перед красным маленьким вокзалом. В конце платформы толпа пассажиров, оттесненная жандармами к багажному сараю, изумленно глазела на лакированные темно-синие вагоны с золотыми царскими вензелями. В зеркальном окне проплыла знакомая по тысячам портретов фигурка в серой черкеске с аккуратно расчесанным пробором и бородкой.
Народу разных сословий на вокзале накопилось много: поезда не ходили пропускали литерные. Передний, свитский, остановился, чтобы высадить одного и взять другого путейного инженера. Инженер из Ржева должен был следовать в первом литерном весь свой участок — до Лихославля. Дальше его заменял коллега со следующего участка движения.
Дородный путейский чиновник с молоточками в петлицах робко поднялся в синий передний вагон. Он хотел стоять в тамбуре, чтобы не лезть на глаза начальству, но его пригласили в купе, где ехал инженер поездов его императорского величества Эрдель. Во-первых, так полагалось. А во-вторых, Эрделю страсть как хотелось узнать новости — ведь на всех станциях есть телеграф и из столицы могли поступить сообщения. Самому начинать разговор об этом Эрделю не хотелось, его положение обязывало к сдержанности перед провинциалами.
— Нет ли депеш от министра путей сообщения? — придумал наконец он.
Ржевский путеец от изумления открыл рот.
— К-как, вы разве не знаете, что министр путей сообщения и другие министры арестованы и препровождены в Государственную думу? — заикнулся он. — А вместо министра нам дает теперь распоряжения комиссар Государственной думы Бубликов!
Эрдель при сем известии сделался нем и недвижим. Инженер с интересом посмотрел на него. Ему странно было встретить человека, который 1 марта еще не знал о событиях в Петрограде.
Эрдель чуть порозовел и приоткрыл рот.
— И что же предписывает этот Баранкин?..
— Бубликов, — поправил его путеец.
— Ах да, Бубликов…
— Я могу вам дать первую телеграмму из Петрограда, я списал ее у телеграфиста, пока ждал ваш поезд, — протянул листок инженеру императорских поездов дородный путеец из Ржева. Он уже понял свое превосходство и теперь с интересом наблюдал, как Эрдель впился в неразборчивый текст, написанный его рукой.
Буквы прыгали в глазах у Эрделя, когда он читал жуткие строки.
"По поручению комитета Государственной думы я сего числа занял министерство путей сообщения и объявляю следующий приказ председателя Государственной думы: "Железнодорожники! — Эрдель при этом обращении вытер холодный пот с лысины и продолжал читать. — Старая власть, создавшая разруху всех отраслей государственного управления, оказалась бессильной. Государственная дума взяла в свои руки создание новой власти. Обращаюсь к вам от имени Отечества, от вас зависит теперь спасение родины, — она ждет от вас больше, чем исполнения долга, — она ждет подвига. Движение поездов должно производиться непрерывно, с удвоенной энергией. Слабость и недостаточность техники на русской сети должна быть покрыта вашей беззаветной энергией, любовью к родине и сознанием важности транспорта для войны и благоустройства тыла. Председатель Государственной думы Родзянко…"
Эрдель снова вытер пот с лысины и уткнулся в прыгающие перед глазами корявые строки.
"Член вашей семьи, я твердо верю, что вы сумеете ответить на этот призыв и оправдать надежду на вас вашей родины. Все служащие должны оставаться на своем посту. Член Государственной думы Бубликов".
"Господи, что же теперь будет?!" — подумал Эрдель. Но дабы не уронить своего высокого достоинства, господин инженер императорских поездов внешне спокойно сложил листок и вернул его путейцу.
— И что же, это все, что поступило из Петрограда? — осведомился он.
— Совсем нет, ваше превосходительство! — на всякий случай титуловал Эрделя по-генеральски инженер из Ржева, почуявший в его словах угрозу. Скромный провинциальный путеец совсем не хотел быть арестованным в свитском поезде и проехать с ним до столицы выяснять там обстоятельства революции. Могу доложить, что поступила еще одна телеграмма, касающаяся литерных поездов…
— И что за телеграмма? — оживился Эрдель.
— Господин поручик Греков, назначенный вчера согласно циркуляра комендантом Николаевского вокзала, предписывает оба ваших поезда направить из Тосно не в Царское Село, а прямо на Николаевский вокзал Петрограда…
Эрдель, успокоившийся было после чтения телеграммы, хотя и объявлявшей о создании новой власти, но призывавшей оставаться на своих служебных постах, снова расстроился. Ему мерещились уже арест и заключение в крепость как слуги царя. Ведь туда, по свидетельству того же инженера-путейца, определили царских министров и управляющего железными дорогами Богашева. А начальника Северо-Западных дорог, арестованного в своем служебном кабинете, как поведал человек из Ржева, убили конвойные по дороге в Думу…
Эрдель еле дождался Лихославля, где кончался ржевский участок, и помчался в соседний вагон к своему прямому начальнику, коменданту свитского поезда подполковнику Талю, а с ним, не мешкая, к командиру железнодорожного собственного его величества полка генералу Цабелю. Цабель не осмелился принять решение сам, он велел пригласить генерала-историографа Дубенского и начальника канцелярии царя Штакельберга.
— Рассказывайте, что узнали! — приказал он Эрделю. Эрдель подробно изложил содержание телеграмм и свои разговоры с путейцем из Ржева.
— Знает ли об этом его величество? — спросил Дубенский Цабеля.
— Боюсь, Дмитрий Николаевич, что в императорском поезде некому доложить об этих телеграммах… Что делать, господа?
— Сергей Александрович, если мы доедем до Тосно без остановок, сможете ли вы с помощью солдат вашего полка занять станцию и удерживать ее до тех пор, пока оба наших поезда не повернут на ветку в Царское? — в свою очередь спросил Дубенский.
— А вы уверены, что в Тосно из Петрограда уже не наехали эти бунтовщики?.. Они могут быть с пулеметами… Подвергать священную особу императора такой опасности?
— Но что же тогда делать?
Пришли к выводу, что следует передать сигнал в царский поезд. Дубенский вызвался написать письмо лейб-хирургу Федорову, чтобы тот передал его через Воейкова царю. Тут же в купе, без каллиграфии, генерал-историк набросал карандашом сбивчивую записку:
"Дорогой Сергей Петрович, дальше Тосны поезда не пойдут. По моему глубокому убеждению, надо его величеству из Бологого повернуть на Псков (320 верст) и там, опираясь на фронт г-ла Рузского, начать действовать против Петрограда. Там, в Пскове, скорей можно сделать распоряжение о составе отряда для отправки в Петроград. Псков — старый губернский город, и население его не взволновано. Оттуда скорей и лучше можно помочь царской семье. В Тосно его величество может подвергнуться опасности. Пишу вам все это, считая невозможным скрыть, мне кажется, эту мысль, которая в эту страшную минуту может помочь делу спасения государя, его семьи. Если мою мысль не одобрите, разорвите записку".
С трудом нашли конверт. Как всегда в горячую минуту, его под рукой не оказалось. Время было уже около десяти. Литерный прибывал в Бологое. Решили оставить офицера с запиской здесь ждать царский поезд. Свитский отправился дальше по Николаевской дороге.