"Надо бы сегодня насыпать соли на хвост Гучкову, чтобы он быстрей поворачивался со своими солдафонами, - неприязненно подумал мануфактур-советник о толстопузом и усатом крикливом конкуренте в борьбе за власть. - Народный бунт, который мы пытаемся задушить всеми средствами, поди, вспыхнет раньше, чем мы успеем прочно взять вожжи в свои руки".
"И вообще пора переходить от слов к делу! А то болтают во всех салонах о заговоре военных... Охранка исправно доносит это, очевидно, Протопопову, а тот - царю, - и все дело может быть провалено в одну минуту..." - размышлял Коновалов, словно "разогревая" себя к тому заседанию, на которое он сейчас ехал. Совет ложи имел быть в конторе ее видного члена Михаила Михайловича Федорова, действительного статского советника, штатского генерала по чину, а в финансовом мире - председателя совета Азово-Донского банка, одного из богатейших банков России.
"Роллс-ройс" выехал к Летнему саду, проследовал мимо английского посольства.
"Милый, милый Бьюкенен, - подумалось Коновалову, когда в окне промелькнул трехэтажный темно-красный дом британского посольства. - Как он суетится сейчас, помогая нам... Но мы сами должны решить больной вопрос России, а уж затем используем всю финансовую мощь Великобритании, ее помощь военным снаряжением - и опрокинем германца. Кстати, переворот никоим образом не должен быть связан с именем британского посла... Не забыть сказать Терещенке, чтобы он через полковника Тарнгидля предупредил посла и военного агента Британии о намеченной дате - очевидно, сговоримся, что будем решать перед пасхой..."
В густых сумерках на Дворцовой площади открылись два крыла арки величественного Главного штаба. В свете уходящего дня не было видно шестерки коней, несущих колесницу бога войны - Марса. Коллежскому секретарю пришло в голову неприятное соображение: "Неужели толстый Гучков скоро воссядет здесь в роли военного министра?" Потом Коновалов вспомнил, что военное министерство помещается совсем в другом месте - на Исаакиевской площади, - и ему стало от этого чуть легче.
Когда проехали сквозь арку на Морскую, взгляд выделил новое здание Азово-Донского банка.
"Довольно внушительно снаружи и чем-то неуловимо напоминает здание Английского банка", - мелькнуло в уме Коновалова.
У главного подъезда стояли моторы, кареты, извозчичьи пролетки. Тротуар перед боковым, директорским подъездом был очищен от снега еще лучше, чем перед главным. Авто остановилось против него, у арки ворот, из которой был вход в служебные помещения. Верный английским привычкам, хозяин не выходил из машины, пока шофер, обежав экипаж, не распахнул перед ним дверцу...
"Жди здесь!" - коротко распорядился Коновалов и уверенно проследовал в подъезд, дверь которого предусмотрительно распахнул бдительный швейцар. Лакированные английские ботинки миллионера, почти не коснувшись петроградской грязи, ступили на ковровую дорожку. Московская шуба на бобрах и бобровая, с бархатным донцем шапка небрежно сброшены на руки гардеробщика. Подъемная машина плавно возносит коллежского секретаря на одну из главных финансовых вершин Петербурга - третий, директорский, этаж Азово-Донского банка. У выхода из лифта на ковровой дорожке в коридоре патрона встречает Гриша.
Через маленькую дверь, открытую для него Гришей, Коновалов попадает прямо в директорский кабинет, показавшийся ему необычно маленьким, но тут через арку он увидел четырехстворчатые широченные двери. Убранные в стену, они превратили кабинет и обширную приемную в уютный зал.
Сам Михаил Михайлович, хозяин кабинета и крупнейший акционер банка, примостился у самых дверей. В кажущемся беспорядке расположились братья. На самом же деле они расселись в соответствии со своими интересами и тяготениями.
Гучков сидел поближе к Федорову - наверное, уже давно здесь, и обделывал какие-нибудь дела для своего Учетного банка. Керенский - на председательском месте, ведь он, как генеральный секретарь ложи, ведет ее. Терещенко, весьма продувной, несмотря на молодость, воротила-сахарозаводчик, небрежно откинулся в кресле рядом с Маклаковым - петроградским поверенным москвичей Пашки Рябушинского и его брата. С этими двумя, Терещенкой и Маклаковым, ухо надо держать востро... "Граф Орлов-Давыдов здесь, - отмечает Коновалов. - Он особенно нужен будет сегодня, когда я потороплю наше военное отделение..."
Были здесь и Некрасов, Ефремов, князь Львов... "Даже старый князь Оболенский приплелся, наивный дурачок. Что ему до власти - ему бы все играть и играть, а во что - все равно, денег на любые игры хватит!" - думает Коновалов.
Он сделал общий поклон и уселся недалеко от Керенского в кресло, которое предназначено явно ему, как особо уважаемому брату. Говор затихает, все глаза обратились на генерального секретаря.
16. Северный фронт, мыза Олай, декабрь 1916 года
В ночь ударил легкий морозец. Землю прихватило твердью, и снег заскрипел под сапогами. От луны было довольно светло. Вяло идущие роты глухо стучали по деревянным настилам дороги, ведущей к позиции.
Шагах в пятидесяти от Федора, едущего по обочине рядом с ротным, двигалась и дышала своей единой массой, словно какое-то огромное чудовище, его рота. Не было ни смеха, ни шуток, как обычно во время похода. Федор знал, что все думают сейчас об атаке, которая предстоит утром, и у многих нет в душе даже искры надежды, что они доживут до следующего вечера. Поручик принимал участие в боях, где потери доходили до четырех пятых. Он думал о том же, что и солдаты. Дыхание смерти, а не слабый курляндский мороз, холодило ему теперь лицо.
"Может быть, и не убьют? - мелькнула вдруг среди черных предчувствий светлая мысль в голове Федора. - Ведь полтора года я уже на позициях, а бог миловал... Нет, могут все-таки теперь убить!.." - опять засосало под ложечкой.
Глядя на колонну солдат, безропотно идущих к рубежу, который через несколько часов разделит мертвых и живых, Федор подумал: какая же сила ведет в бой их, объятых ужасом и протестом против смерти?! Трусы ли те стрелки первого полка, что отказались идти в наступление? Ведь многим из них грозят расстрел и каторжные работы. Может быть, они храбро высказали протест против насилия и против своего уничтожения на поле брани, хотя знали, что их ожидает пуля от собственных товарищей по дивизии, которым завтра прикажут расстрелять бунтовщиков? Воистину неисповедима душа человеческая.