— Я готов. Можно ехать.
Земсков молча повернулся и пошел к машине. Петр мелкими шажками семенил за ним.
— Я, знаете, завсегда с дорогой душой… Если что помочь — пожалуйста. Если насчет Вальки, то прямо скажу: терпеть не люблю…
— Помолчите. Потом, — коротко бросил Земсков, садясь в машину. — Пока вас ни о чем не спрашивают.
— Пожалуйста, пожалуйста. Я понимаю. — Дмитриев многозначительно закивал. — Дело секретное.
«А ведь ты, Дмитриев, дурак», — с неудовольствием подумал Земсков.
Но Дмитриев, пожалуй, не был дураком. Скорее, он был пакостником и подлецом, сосредоточившим свои небогатые умственные способности на одном-единственном — наживе. И еще был трусом — до умопомрачения, до полной потери человеческого достоинства.
Придя в ужас от возможности оказаться за решеткой, он нервно кидался по кладовкам и чуланам, выгребая все, что, по его мнению, могло заинтересовать милицию. Груды нейлоновых рубашек, импортные чулки, туфли — все, что спекулянт не успел «толкнуть», свалилось в общую кучу.
Он угодливо заглядывал в глаза сотрудникам милиции, напряженно тер лоб:
— Что я еще забыл? Одну минуточку…
И мелкой рысцой мчался за новой порцией спрятанных вещей.
Владимир Земсков не выдержал, плюнул. Булушев холодно сказал:
— Вы забыли про золото, Дмитриев.
— Золото?! — Глаза Дмитриева расширились от страха. — К-какое золото? — заикаясь, выдавил он.
— То, которое у вас оставил Шурпин.
И тогда он упал на колени. Это было мерзостно, противно, неестественно, но он действительно упал и, прижимая руки к груди, истошно закричал:
— Нет золота! Честное слово! Не оставлял Шурпин. Увез весь мешок!
— Врете. — Булушев усмехнулся. — Чтобы вы не урвали себе из этого мешка… Не поверю. Советую сдать добровольно.
— А если добровольно? Что тогда будет? Учтется?
Булушев нахмурился:
— Учтется. Выкладывайте. А то сами найдем.
Петр торопливо вскочил.
— Идемте!
Они вошли в подъезд соседнего пятиэтажного дома. Петр толкнул дверь на первой площадке, и они оказались в большой захламленной квартире. В первой комнате было, пусто, за дверью слышались негромкие голоса, но никто не выходил.
Дмитриев уверенно направился к кровати, нагнулся и вытащил из-под нее тяжелый, кустарной работы ящик с крышкой. Не открывая его, стал быстро развинчивать массивную дверную ручку, укрепленную на крышке.
Булушев и Земсков переглянулись. Опять тайник! Хорошо хоть сам показал. Иначе тут пришлось бы помучиться.
— Да какое тут золото? — льстиво заговорил Петр. — Так, пыль…
На его ладони лежали крупные самородки.
— Это все? — прищурившись, спросил Земсков.
— Все! Все! Теперь-то уже все. Честное слово. Вот и батяня может подтвердить. Батяня! Да иди же сюда. Тут товарищи из милиции.
В дверях показалась остроносая лисья физиономия лысого старичка. И сразу — та же мгновенная радость:
— Из милиции? Очень, очень хорошо. Давно пора избавить нас от этого проклятого золота. Не в ящике оно, дорогие товарищи, а на душе они, эти камни. Пропади они пропадом!
Булушев с интересом смотрел на этого елейного старичка. Осматривая сараи Дмитриевых, работники милиции обнаружили невероятные, почти плюшкинские залежи: не менее полутора центнеров свинца, олова, десятка два паяльных ламп, огромное количество разнообразного инструмента. Все, что Федор Дмитриев мог утащить с завода, он тащил и прятал в кладовку. И вот сейчас рассыпается мелким бесом и точно так же, как и сын, поливает самой чудовищной грязью Валентину.
— Это все она, дорогие товарищи. Мы с сыном ни при чем. Зачем нам золото? Мы люди смирные.
— А свинец вам зачем? — в упор спросил Земсков. — Тут же для целой мастерской на год.
— Пригодится, дорогой товарищ, в хозяйстве знаете как…
— Откройте ящик! — приказал Булушев.
Ящик был доверху нагружен охотничьими и рыболовными принадлежностями. Булушев и Земсков тщательно осмотрели патронные гильзы, банки, коробочки, снасти. Золота больше не было.
На самом дне Булушев обнаружил две латунные трубки, запаянные о обеих сторон. Взял в руку и удивился — до чего тяжелы.
— А это что?
Старик лицемерно вздохнул.
— Уж простите, дорогой товарищ… Заряды. Рыбку мы глушим… Нарушали, так сказать… Бес путает…
Он сокрушенно развел руками.
— Дайте-ка нож, — потребовал Булушев. Что-то заставило его не поверить старику.
— Взорветесь! Руку оторвет! — с испугом замахал руками старик. — Упаси бог!