Вадим распахнул халат, приник ухом к груди: сердце билось. Он вскочил, и снова томительное чувство страха, как тогда, на вокзале, придавило его. Вадим прислушался: в коридоре было тихо, соседи, видимо, не обратили внимания на шум в комнате Валентины. Он взглянул на свои руки: в крови была только ладонь… Еще ведь на щеке! Он вынул платок, бросился к зеркалу. Открыл какие-то духи с приторным запахом, вытер лицо, пальцы. Направился к двери, но вспомнил о кулоне, вернулся, засунул в карман коробочку. Пощупал пульс Валентины: еле прослушивается, но, главное, пульс пока есть! Подойдя к двери, осторожно выглянул и, убедившись, что в коридоре никого, на цыпочках прошел к выходу.
Как громко щелкнул замок! Вадим, еле сдерживаясь, чтобы не прыгать через несколько ступенек, спустился во двор, спокойным до напряжения шагом вышел на Некрасовскую. Где же автомат?! Кажется, возле трамвайной остановки… Быстрее, быстрее, но не бежать! Ни в коем случае не бежать!.. Бегущего запомнят сразу.
На его счастье, а скорей, на счастье Валентины, автомат был исправен. Набрав 03, Вадим назвал адрес, пробормотав невразумительно о несчастном случае. Повесил трубку, вышел из будки, огляделся. Две молодые пары ждали трамвая, негромко переговариваясь. Протащился мимо пьянчужка в не заправленной в брюки рубахе. Лысая башка автобуса показалась из-за угла.
— Где же дежурный «Гастроном»? — вслух пробормотал Вадим, но не мог никак вспомнить — в мозгу что-то застопорило.
Он сел в трамвай, идущий к старому центру города, и, забыв купить билет, проехал до Ленинградской. Уже выходя из трамвая, вспомнил о билете и ужаснулся: вот на чем мог быть прокол! Купив в гастрономе «Утес» бутылку коньяка, он незаметно взял стакан из автомата с газировкой и торопливо пошел к Волге. Время от времени его колотило, но коньяк должен был помочь. «А потом — к Курку», — думал Вадим, спускаясь по бетонной лестнице к уже опустевшему пляжу… Там он устроился невдалеке от воды, налил полный стакан коньяка и, не почувствовав вкуса, выпил. Потом налил еще…
15
…Он только стал засыпать, когда в прихожей звякнул телефон. Не вставая с постели, нашарил на журнальном столике параллельный аппарат с отключенным звонком и снял трубку.
— Алло, слушаю, — сонно пробормотал он. — Узнал… Опять поддатый, а? Что-о?!
Сел на кровати, не глядя, дернул шнур торшера, сощурился. Слышимость была плохая, лицо его морщилось от напряжения. Слушая, перебросил трубку в левую руку, правой вынул из шкатулки длинную коричневую сигарету, но так и не прикурил.
— Нельзя, нельзя… — забормотал он в трубку и крикнул: — Ни в коем случае, понял?!
Снова послушал, сломал в пальцах сигарету, отшвырнул не глядя. Судорожно сглотнул слюну.
— Что делать? — Голос его сел. — Да… Да… А что ты еще предложишь, что?! У тебя выбор есть, да?
Но вот он вздохнул, морщинки у глаз разгладились.
— То-то и оно, — сказал он с облегчением. — Завтра вечером жду, звони…
Положив трубку на рычаг, он долго смотрел на нее, словно разглядывал ее впервые. Потом резко встал, прошел в соседнюю комнату и открыл бар. Розовые, голубые, зеленые огоньки бросили мягкие отсветы на разномастные — пузатые, квадратные, узкогорлые — бутылки. Не отходя от бара, плеснул из одной в фужер рыжей жидкости, отхлебнул, задумался. Закрыл бар и принес из спальни телефонный аппарат. Шнур зацепился за кожаное кресло, аппарат чуть не вырвался из рук. Он выругался, швырнул телефон на стол, а сам, перегнувшись через спинку кресла, дотянулся до портфеля «под крокодиловую кожу». Вынул тетрадку, полистал и, уткнув палец в одну из строчек, левой рукой придвинул к себе телефонную трубку, издающую короткие гудки. Нажал на рычаг, набрал номер: гудки стали длинными. Ждать пришлось не меньше минуты. Наконец на другом конце провода отозвался недовольный мужской голос:
— Квартира Дергачевых…
— Это отец Геннадия?
— Да, отец… В чем дело? — с беспокойством спросил голос.
— Слушай, папаша, в нехорошем дельце сынок твой попутан…
— С кем я говорю?
— Неважно, папаша, не перебивай… Твой Генок чужие «Жигули» угонял, за это дело деньгу получал… От кого надо, от того получал, понял?
— Понять нетрудно, но только зачем вы мальчишку-то не пощадили?
— Кончай, отец, теперь пусть он сам себя пощадит…
Он положил трубку на рычаг, слабо усмехнулся. Снова опустил взгляд в тетрадку, провел пальцем по списку. Остановившись на фамилии Золотавкин, снял трубку. Второй разговор продолжался несколько дольше: пришлось давать инструкции, как и что говорить. Он сделал еще четыре звонка и лишь единожды не дозвонился. Потом выписал два адреса и спрятал тетрадку в портфель. Подошел к бару, выпил почти полный фужер коньяка.