До конца дня предстояло сделать многое. Нужно было составить ориентировку с приметами Кондрашова, чтоб разослать по райотделам, размножить фотокарточки, показать их Феофанову и таксисту для опознания, как следует изучить материалы опросов, проведенных работниками Волжского райотдела в Курумоче, в Винтае, составить план дальнейших розыскных мероприятий. В общем, Зуенков закрутился основательно. А около пяти вечера ему позвонил начальник Волжского райотдела: он тоже занимался этим убийством на шоссе весь день.
— В Смышляевке, возле железнодорожного полотна, нашли порванные любительские права, — с явным удовлетворением сообщил он. — К счастью, фотокарточка повреждена чуть-чуть. Так вот… — Он сделал значительную паузу. — На этой карточке тот самый парень, что в багажнике. А из этого вывод: убийца сел в Винтае на товарняк — там ведь грузовая ветка, знаете? — и вернулся в город. Ну как?
— Здорово, — признался Саша. — Просто чудо, как здорово. А как фамилия того, что в багажнике?
— Сорокин… Вадим Петрович. Вам что-нибудь она говорит?
Нет, фамилия Сорокин ничегошеньки не говорила капитану Зуенкову. Но искать преступника теперь будет легче, это уж точно. Надо только подключить ГАИ.
— Какой номер шоферских прав? — спросил он в трубку. Записал, поблагодарил, повесил трубку. И тотчас набрал номер дежурного госавтоинспекции.
На выяснение адреса, по которому был прописан Сорокин В. П., у него ушло минут двадцать. Это было на удивление рядом — в двух кварталах от управления, на улице Степана Разина, так что машину можно было не брать. Саша позвонил начальнику управления угрозыска, сообщил, что сегодня непременно появится у себя, и спустился вниз. На асфальте блестели свежие лужи, с деревьев еще капало. А он-то и не заметил, что прошел дождик: все внимание съели телефоны. Зуенков свернул к Волге, дошел до клуба имени Дзержинского, повернул налево. Где-то в конце квартала должен быть дом, в котором до сегодняшней ночи жил модно одетый парень с красивым невыразительным лицом. А близкие, если они у него есть, наверняка не знают, что теперь о Вадиме они станут говорить «был»… Саша издалека увидел нужный номер, выписанный черной краской на фасаде, и еще раз подивился: в этом пятиэтажном, построенном в пятидесятые годы, а потому достаточно комфортабельном доме жили двое или, кажется, трое его знакомых. Правда, у них он никогда не бывал. Желто-красные клеточки кафеля на площадках, всего три квартиры на каждой — не как в новых муравейниках с их шестиквартирными «карманами». Третий этаж, четвертый — вот она, номер 24. Звонок. Пока молчание. Еще звонок… Еще звонок… Значит, дома никого, значит…
Додумать он не успел: распахнулась дверь соседней квартиры, и чернявый очкастый парень в голубой рубашке спросил:
— Вы к кому, извините?
— Вадим Сорокин… здесь… — Саша чуть не сказал «проживал», это было бы некстати, не надо информировать всех и каждого, что Вадима Сорокина нет в живых.
— Здесь, здесь… — обрадовался очкарик. — Вы к нему, наверное?
— Да не совсем, — суховато ответил Зуенков. — И родителей его нет дома? Никто не отвечает — звоню, звоню…
— Так вы его знакомый все-таки? — настырно спросил очкастый.
— А вам-то что? — не слишком вежливо ответил Зуенков.
Чернявый закрыл дверь и вышел наконец на площадку. Внимательно оглядел Сашу.
— А я любопытный, — сказал он веско. Вынув из кармана книжечку с гербом, раскрыл и протянул ее Саше. В руки, однако, не дал.
«Алексеев Рэм Алексеевич… инспектором отдела уголовного розыска… Самарский РОВД», — прочитал Саша.
— Вон как, — сказал он негромко и в свою очередь показал удостоверение очкарику. Странно, он не помнил такого инспектора в Самарском райотделе.
— Извините, товарищ капитан… — Розовые пятна расплывались на щеках инспектора Алексеева. — Значит, мы по одному делу с вами.
— Давайте выйдем, на лавочке поговорим, — предложил Саша. — Или прогуляемся.
Незанятая лавочка, и к тому же укромная, нашлась в большом, очень чистом дворе сразу. Они сели. Алексеев сжато и толково рассказал, почему он здесь. Вчера вечером в старом доме на Некрасовской студентке политехнического института Валентине Назаровой неизвестный парень нанес тяжкие телесные повреждения. Сейчас она в больнице с сильным сотрясением мозга, в сознание приходит редко, контакт с ней пока невозможен. Соседи Валентины дали приметы парня, который изредка приходил к девушке, но с которым, судя по всему, она не слишком дружила. Вчера вечером был, кажется, он, соседи слышали какой-то шум в комнате девушки. Обнаружили ее лежащей на полу без сознания. Следов насилия и ограбления квартиры нет. В течение сегодняшнего дня он, инспектор Алексеев, вел розыск неизвестного парня и в конце концов под вечер вышел на Вадима Сорокина, студента пединститута. Однако он был вечером у Назаровой или не он, наверняка сказать пока не может, поскольку Сорокина не нашел. Соседи по площадке, к которым он сейчас заходил, сообщили, что родители Сорокина в отпуске уже второй месяц, живет Вадим один, а видеть его им не приходилось давно: соседи с ним не очень-то общаются, незачем.
— Я сказал им, что если он появится… — продолжал Алексеев, но Зуенков жестом остановил его.
— Не появится, — сказал он, хмурясь. — Вадим Сорокин, кажется, в морге.
Не вдаваясь в подробности, он рассказал о найденном в багажнике такси трупе и звонке начальника Волжского райотдела.
— Может, и не он еще, — пробормотал несколько разочарованный поворотом дела Рэм Алексеев. — Опознание не проводили?
— Вот вы и проведете, — буркнул Зуенков.
Поднявшись на третий этаж, они зашли к соседям Сорокиных. Через четверть часа дежурная машина увезла их в морг. На всякий случай Саша оставил свой телефон: вдруг будут спрашивать Вадима… Перед тем как уехать в морг Алексеев протянул ему надорванный почтовый конверт.
— Подружка ей, Валентине то есть, пишет. Вадима упоминает. Через письмо-то я в основном и вышел на него… Бумажка еще валялась — из Ростовского Ювелирторга. Только верните потом, ладно? Завтра увидимся?
— Увидимся, — сказал Саша, пряча письмо в карман. — Спасибо. Позвоните мне из морга. — И он назвал телефон.
Придя в управление, Зуенков напился прямо из графина, хотя вода была теплой до отвращения. В кабинете все было так, как и тогда, когда он уходил: видно, больше ни один из четверки инспекторов, работающих в этой не слишком уютной комнате на четвертом этаже, сюда не приходил.
Он стал читать письмо. Оно пришло из Сергиевского района, из Суходола. Марина, подружка Валентины, писала о всяком, большей частью о том, как ей работается здесь после института. Сашу заинтересовали строки:
«…Теперь насчет твоих отношений с этим злополучным Вадимом. Не нравятся мне они! Ты ведь сама пишешь, что его подарки, пусть и дорогие, тебе не нужны, как и его чувства к тебе. И откуда у него, у студента, деньги, подумай? Зачем ты лезешь в какое-то подозрительное болото? Ты ведь любишь Олега, ему всего год служить, потерпи. Не верю, что ты не можешь отшить этого Вадима, скорее — не хочешь…»
Телефонный звонок… Саша быстро пробежал глазами еще несколько строк — дальше, кажется, неинтересно — и снял трубку.
— Алло, Зуенков, — сказал он рассеянно, все еще думая о письме.
— Это вы, товарищ капитан? — раздался в трубке юношеский басок. — Я хочу с вами поговорить… Это Леша… Тот, у которого вы краденые колечки взяли… Поговорить надо.
— Привет, Леша, — обрадовался Зуенков, сам себе удивляясь. — Ты где? Случилось что?
— Да я рядом, на площади Революции… В кино хотел, а потом вот… Вам позвонить решил. Письмо показать.
— Жди возле памятника. Я выхожу!
Камнем лежал у него на сердце этот Лешка. И надо же — сам позвонил! Нет, Зуенков, в людях ты разбираешься, так и отметим.
17
Беседа с кочегаром, а по совместительству — сторожем загородного детсада Карасевым вымотала у Володи Бибишева душу. Мало того, что Карасев отпирался — ни на какие, мол, «Жигули» ночью он не смотрел, никуда из детсада не звонил, — он к тому же, что называется, «качал права». Низкорослый пятидесятилетний мужичок со вздернутым носом и толстыми губами, с первого взгляда он показался Бибишеву тихоней. Но стоило ему достать милицейское удостоверение, как сторож-кочегар полез в пузырь.