Злой противник подарок для спортсмена. В порыве чувств он ослабит свой контроль и обязательно сделает ошибку. Это - непреложная истина и Барнет использовал её на все сто процентов. Воспользовавшись возбужденным состоянием противника, он ещё один раз провел удар в подбородок, а затем показал разносторонность своей тактики. Уклонившись от очередного удара в голову, Борис нанес новый удар, но на этот раз не правой, а левой рукой.
Пропустив два удара, Маккормик уже изготовился отразить третий, но вместо подбородка получил сильный удар по уху, и как бы, не был крепок и силен шотландский боец, его вестибулярный аппарат не выдержал столь грубого сотрясения и он упал на пол ринга.
Наклонившийся над ним судья считал размеренно медленно, давая ему лишнюю секунду на восстановления боеспособности. На счет восемь, Маккормик уже мог держать голову, а на счет десять стал изображать попытку подняться и встать вертикально. В любом другом поединки рефери бы обязательно крикнул 'Аут!' и прервал бой, но на шотландца были поставлены слишком большие деньги и судья продолжил схватку, под крики и свист болельщиков.
Те, кто поставил на иностранного гостя, требовали продолжения боя, противоположная сторона желал его прекращения. Какофония была ужасной, но это нисколько не волновало Барнета. Выяснив слабое место противника, он был готов сражаться до конца, несмотря на боль и усталость во всем теле, удары шотландца также не проходили мимо.
Сменив тактику, он позволил противнику нанести один, затем другой удар своей чугунной гирей, мужественно их выдерживая. Когда же противник ударил в третий раз, вложив в удар всю свою силу в полной уверенности, что на этот раз он пробьет защиту Барнета, Борис резко ушел в сторону и, не встретив преграды, шотландец улетел вслед за своим кулаком.
Все было рассчитано и сделано в той филигранной точностью, что в первые секунды никто ничего не понял. Сначала было непонятно, как Барнет ушел из-под удара, потом непонятно почему Маккормик вновь рухнул прямо у канатов ринга и наконец никто не мог взять в толк, почему он не встает.
Судья вновь стал нараспев произносить цифры и сотни людей замерли в напряжении, сверли своими взглядами лежавшего на ринге шотландца. Все они смотрели с мольбой и надеждой, но у каждого она была сугубо своя. На счет восемь Маккормик не смог встать, как не смог он встать и на счет десять. Покрывшийся потом судья вопреки всем приличиям дал шотландцу ещё целых пять секунд тишины, но чуда не случилось, и он был вынужден воскликнуть 'Аут!'.
После этих слов зал разразился криками радости и негодования, давая выход накопившимся эмоциям. Алексей Михайлович также не остался в стороне, дав полную волю своим чувствам болельщика. Когда же он утер пот со лба платком, кто-то похлопал его по плечу.
Полковник подумал, что это какой-то собрат болельщик, но он жестоко ошибся. За его спиной стоял не кто иной, как генерал Щукин, неизвестно какими судьбами, оказавшийся на этом бою.
К этому человеку у Покровского было двойственное чувство. С одной стороны он помог полковнику удержаться на плаву в трудное время массовой демобилизации, с другой именно выполняя его приказы и поручения, полковник попадал в истории, сделавшие его фигурой 'нон грата' для российского генералитета.
Просто так оказаться генерал Щукин никак не мог, и это означало, что между ним и Покровским предстоял непростой разговор, вести который у полковника не было никакого желания.
- Чем обязан, Николай Григорьевич - откровенно сухо поинтересовался Покровский, глядя на аккуратно постриженную окладистую бородку генерала.
- Желанием побеседовать с вами, Алексей Михайлович. Уделите пару минуток, тем более что ваш герой выиграл.
Говоря эти слова, Щукин как бы поздравлял Покровского с победой, но суть сильно задела полковника, так как начальник ГРУ грубо лез в его личную жизнь.
- Хорошо, но только пару - не пытаясь скрыть своего раздражения, бросил Покровский и двинулся вслед за генералом.
Место, где Щукин хотел поговорить с любителем бокса, оказалось маленьким кафе, где в это время почти не было посетителей.
- Прошу меня простить, но из-за ограниченности времени я сразу перейду к делу, - сдержанно улыбнулся Щукин, едва аккуратно одетая девушка подала им по чашке кофе и свежеиспеченные круассаны. Хозяин откровенно работал под французов, о чем говорила его вывеска 'фиалка Монмартра'.
- Речь пойдет о предложении относительно другой работы. Его вам недавно сделали в Кремле, и отказать от него у вас не хватило сил. Я имею в виду поездку на Шпицберген, в качестве полномочного представителя правительства - давая возможность Покровскому прийти в себя, Щукин отпил глоток кофе, отщипнул кусочек рогалика, после чего с невозмутимым видом продолжил.
- Так случилось, что именно я курирую вашу поездку на север и потому хотел бы ввести вас в дело в непринужденной обстановке. Вы уж меня извините.
- Но какое дело имеет ваша 'контора' к моей поездке на Шпицберген? Это сугубо мирное, научное мероприятие - удивился Покровский, у которого разом пропала злость на собеседника.
- Это только оно с виду мирное, Алексей Михайлович, а по своей сути сугубо военное. Дирижабль на котором будет отправлена наша экспедиция из того самого отряда, что бомбил поезд генерала Корнилова в Берлине 1918 года. Не припомните? - спросил Щукин и у Покровского, моментально отхлынула кровь от лица. Небольшой берлинский вокзал, разбомбленный ударом с воздуха литерный поезд Верховного правителя и генерал Духонин распятый на кусках покореженного железа в вагонном тамбуре. Такое забыть просто невозможно.
- По счастью нам достался самый последний, модифицированный экземпляр генерала Берга и мы решили его использовать в мирных целях, так сказать перековать мечи на орало. Поступок благородный, но в определенной мере рискованный, помня, что наши господа союзники этим благородством никогда не отличались - Щукин вновь надавал на больную мозоль и Покровский вновь вспомнил тот злосчастный зимний вечер и лежавшего на снегу англичанина, убитого полковником за то, что навел германский дирижабль на поезд российского лидера.
Лицо полковника покраснело от гнева и, желая сбить неприятное напряжение, Щукин предложил собеседнику попробовать круассан.
- Неплохая выпечка, господин полковник, попробуйте. Конечно не французская или венская, но для Москвы вполне пристойная. Так вот наше мероприятие. Я, конечно, не считаю возможным, что господа союзники попытаются отобрать у нас германский трофей, это просто невозможно, но извиняюсь, мелко нагадить в тапки, для них обычное дело. Я бы сказал престиж и самоутверждение.
- Вы имеете возможность физического уничтожения членов мероприятия?
- Такая возможность не исключена, но в большей степени я опасаюсь диверсии или саботажа со стороны англосаксов. Ведь полет туда, - генерал многозначительно показал пальцем вверх, - дело большой государственной важности. Лапотная Россия и вдруг, впереди планеты всей. Это...
Щукин сделал паузу, чтобы его собеседник прочувствовал важность момента, но Покровский остался, абсолютно спокоен. Уж слишком много раз за последнее время он слышал о важностях интересов государства, что перестал испытывать к ним пиетет.
- И что должен сделать скромный посланник правительства в 'Арктикуголь'? Раскрыть заговор врагов Отечества и спасти мероприятие?
- Напрасно иронизируете, господин полковник, напрасно. Самое главное, что вы должны сделать - это как можно добросовестно выполнить возложенные на вас хозяйственные задачи.