Лэннет и Кейси стояли напротив императорской ложи среди паровианских делегатов. Кейси пользовался этой привилегией по праву бойца, бросившего вызов. Лэннет должен был уйти, как только начнется официальная церемония. Неподалеку в толпе посланников Атика стоял Орек.
Волнение не мешало Лэннету разглядывать спортсменов. Он не впервые присутствовал на Дне Памяти и знал, чего ожидать. Ничто, даже самое подробное описание, не смогло бы уберечь от потрясения человека, впервые посетившего праздник. Большинство атлетов были изнурены. Многие из них держались на ногах лишь с посторонней помощью. Другие были слишком возбуждены, чтобы стоять спокойно. Они не могли покинуть свои шеренги и приплясывали на месте, словно куклы-марионетки. Плачущих было не меньше, чем улыбающихся.
Лэннет с удивлением посмотрел на Кейси, сохранявшего непоколебимое спокойствие. Поймав его взгляд, принц повысил голос, стараясь перекричать нарастающий гул трибун:
— Я справлюсь. Я не подведу тебя. И все же я рад, что ты со мной. Я смогу тебя увидеть, когда все начнется?
— Мне надлежит находиться вместе со своим подразделением Стрелков — там, под ложей императора. Но это не должно тебя интересовать. Думай об Ореке. Не забывай, ты должен держать его на расстоянии, измотать его. У тебя длинный меч; что ж, он дает тебе преимущество в дистанции, но мне было бы спокойнее, если бы ты взял доброе, проверенное оружие Стрелков. Тебе предстоит не учебный бой, а смертельная схватка. Работай головой.
Кейси неторопливо раздвинул губы в улыбке.
— Постараюсь сохранить ее как можно дольше, — сказал он. — Пообещай мне кое-что.
Лэннет подозрительно прищурился:
— А именно?
— Не позволяй остановить бой, пока… пока все не кончится.
— О чем ты говоришь? Даже во время дуэлей подобные решения принимаются исключительно судьями.
— Ты хорошо знаешь судей, а я знаю тебя. Ты уже договорился с ними, не правда ли? Не позволяй им прекратить схватку, как только прольется первая кровь. Не позорь меня.
Лэннет почувствовал, как его лицо заливается краской:
— Не говори глупостей. Я…
— Дай мне слово, Лэннет. Как друг. Бросив вызов Ореку, я тем самым пообещал ему сражаться до конца.
Лэннет понял, что обмануть Кейси не удастся.
— Ты подвергаешь себя неоправданному риску, — подавленно произнес он. — Тебе следовало держать язык за зубами. Твоя жизнь принадлежит народу Паро. Ты принц, а не какой-нибудь забияка, который сражается на потеху толпе.
— Я — мужчина и обязан бороться за свои убеждения. И если ты считаешь Имперские браки забавой, а бойцов — безмозглыми забияками, то как назвать День Памяти, традицию, которую мы почитаем превыше всех остальных? — Лэннет с ошеломлением уловил во взгляде принца злобную насмешку, потрясшую его до глубины души. Он понял, что это мгновение будет преследовать его всю жизнь. — Поддержи меня, Лэннет, — негромко добавил Кейси. — Я услышу твой голос. Он придаст мне сил в решительную минуту. Надеюсь, я всегда смогу положиться на тебя.
— Ты считаешь меня сторонником империи, а себя — ее противником. И ты не нашел более удачного момента, чтобы в этом признаться? Мы провели вместе три года, общаясь каждый день; но только теперь я начинаю понимать тебя.
— Я и сам только начинаю себя познавать. — Кейси язвительно рассмеялся. — Смотри-ка: оркестр вот-вот заиграет.
Лэннет понял, что ему пора уходить. Со звуками вступительных фанфар поле Стадиума превращалось в священное место, запретное для всех, кроме участников состязаний и официальных лиц.
Бойцы, которым предстояло выступить первыми, покупали эту привилегию ценой собственной крови.
Под полем были прорыты туннели. Торопливо проходя по тому из них, который вел к противоположной трибуне, Лэннет услышал, как вновь взревели зрители. От их крика содрогнулась земля. Прибавив шаг, Лэннет выскочил на поверхность и очутился среди Стрелков, выстроившихся под ложей императора. От возбуждения и быстрой ходьбы на лице капитана выступил пот.
Стрелки выстроились полукругом, одетые в парадную форму — ярко-зеленые фуражка, китель и брюки с вертикальной золотой полосой. Простой зеленый мундир Лэннета выделялся на их фоне. Он занял место в заднем ряду у стены.
Музыка смолкла, и оркестранты быстро скрылись за воротами.
Чуть повернувшись, Лэннет мог краешком глаза видеть императора, который готовился произнести вступительное слово. Халиб поднял руку, требуя тишины, и на Стадиуме воцарился относительный покой. Лэннет затаил дыхание, прислушиваясь к невнятному гулу толпы, насчитывавшей почти миллион человек.